Курить, в цехе запрещалось, и для курильщиков это была проблема, особенно зимой. В цеху было тепло и мы все работали в лёгкой одежде, а на улице холодно, и чтобы туда идти надо одеваться, а чистое пальто не оденешь же на грязную одежду, вот все и ходили курить к Герте в заливочную мастерскую, или просто «заливочную», как мы её называли. В ней собирались все куряки, тем более, что она и сама курила. Я не курил и туда обычно не ходил, но как-то раз, не знаю почему, решил зайти. Захожу, и прямо у порога мне Герта с улыбкой кричит: «Симон, ты опоздал, сидеть тебе негде, за это бросай злотый вот в эту коробку и показывает рукой куда бросать». Я не ожидал такой дурацкой идеи отъёма денег, и поэтому мне это очень не понравилось, не просто, потому что мне жалко, одного злота, так как это ничтожно малые деньги, а просто сама идея дурацкая.
Я стою посреди комнаты, на скамейке сидят трое курят, ещё трое штрафников стоят тоже курят, и все надо мной смеются, мол, попался, так плати. Но я платить и не думал. Михаил сидел в ободранном кресле, как гуру, низко наклонив голову, и в разговор не вмешивался. Герта по моему лицу поняла, что она сказала то, что мне не по душе, улыбка слетела с её губ, и она растерянно смотрит то на меня, то на Михаила, как бы ждёт от него помощи. Пауза затянулась, наконец, Михаил поднял голову и говорит: «Такой здесь заведён порядок, все платят, и ты плати». Как только он сказал, что заведён такой порядок, я сразу понял, что это он завел этот порядок, наверное, чтобы хоть как-то помочь своей женщине, у которой от него ребёнок. Меня это ещё больше разозлило, и я ему сказал: «Знаешь что, Михаил, если ты хочешь помочь своей женщине, то мог бы придумать, что-нибудь и поумней, а не оскорблять своими глупыми идеями других. Лично меня ты обидел до глубины души». Но Крамаренко не тот человек, чтобы выслушивать мои нравоучения, он на десять лет старше меня и, разумеется, гораздо опытней, да и в грязь лицом не хотел удариться перед другими свидетелями. Ведь они здесь рядом и всё видят и слышат. Михаил поднял голову и сказал: «Раз тебе жалко злотый, то уходи и больше сюда не заходи, умник нашёлся, ещё учить он меня будет» — «Да нет, Михаил, денег мне не жалко», — достал из кармана бумажник, вынул сотенную купюру и положил в замусоленную пластиковую коробку. Делая это, я продолжал говорить: «Дело, Крамаренко не в деньгах, а в подходе, как они изымаются, и не надо мне указывать, куда ходить, а куда не ходить. Здесь не твоя квартира, а государственное учреждение. Положил злотые и ушёл. Через день Михаил уезжал, знаю, что он делал проводы, но меня не пригласил, ну этого и следовало ожидать. Сегодня Крамаренко должен уезжать вечерним поездом, думаю, значит, часов в шесть он должен садиться на автобус. Я то и дело поглядывал в окно общежития на автобусную остановку, всё-таки не хотелось вот так с Михаилом расстаться, надо его нормально проводить, или хотя бы попрощаться и пожать ему руку. В очередной раз я выглянул из окна и увидел что, Михаил с чемоданом стоит на автобусной остановке, а рядом с ним Герта и Николай, парень с которым они жили в одной квартире. Я быстро оделся и пошел на автобусную остановку, ладно, думаю, провожу его, а на прощанье, что он мне скажет, то и будет.