Он рассматривает. С ног до головы. Изучает, будто препарирует!
Становится некомфортно. Я машинально обнимаю себя за плечи, пряча грудь.
Таманский неодобрительно качает головой, а его властный шепот будто обволакивает, когда он говорит:
– Не вздумай закрываться, Аля. Опусти руки и перестань так трястись.
– Я… – начинаю, чувствуя, как ярко полыхают мои щеки от смущения, – мне… мне холодно, – вру неуверенно.
Таманский вздергивает один уголок губ. Закидывает ногу на ногу удобнее устраиваясь в кресле, будто совершенно не планирует с него вставать и говорит:
– Тогда сделаем так, чтобы ты согрелась, малыш.
– К-как?
– Поласкай себя.
У меня сердце ухает в пятки. В жар бросает от стыда.
Я… что должна сделать? П-потрогать себя? При… при нем?
На меня накатывает опустошающая слабость, а все естество буквально вопит: беги, Аленький. Беги от него без оглядки! Ты не сможешь. Не должна. Не будешь! Это стыдно, грязно и пошло!
Я нахожу в себе остатки смелости, чтобы вяло возразить просьбе Таманского:
– Мы так не договаривались. Вы… вы сказали, что у нас будет с…
– Секс – это не только всунул-высунул, малыш.
– Такие игры не для меня…
– Нужно было уточнять нюансы раньше. Теперь уже поздно.
– Я не… не могу...
– Можешь.
– Н-нет. Не когда вы смотрите. З-зачем вам это? – выдыхаю сокрушенно.
– Я не насильник, Аля. Как я возьму тебя, когда ты так зажата и скованна? Это не доставит удовольствия ни мне, ни уж тем более тебе. А для меня, как бы странно это ни звучало, удовлетворение партнерши – не пустой звук. Такие игры помогут тебе раскрепоститься. И возбудиться. Почувствовать себя женственной и желанной.
– Вы заплатили мне, чтобы учить меня или просто трахать?
– Если ты не поборешь свое смущение, то ничего у нас с тобой не выйдет, малыш, – сказал, как отрезал Таманский, явно теряя остатки терпения. – Решай.
Мысли в панике мечутся в голове.
Сердце до боли быстро бьется в груди.
Перед глазами проносятся два варианта развития дальнейших событий. Первый – где я ухожу и меня отчисляют, убивая дальнейшие перспективы на жизнь. Второй – где мои руки бесстыдно делают то, что просит Таманский и я сгораю от стыда, но становлюсь еще на один шаг ближе к мечте. Нет. Я уже слишком далеко зашла, чтобы сейчас стушеваться и отступить.
Зажмуриваюсь. Одной рукой беру себя за шею. Вторую кладу ладонь на живот. И…
– Открой глаза, Аля.
Открываю.
– Смотри на меня.
Смотрю.
Сгорая дотла от стеснения, начинаю двигать той ладонью, что лежит на животе. Я совершенно не женственная. Деревянная. Не умею двигаться. Не умею соблазнять. Не знаю, как это – кого-то возбуждать. Но делать нечего. Если хочет – пусть смотрит. Я как-нибудь это переживу…
Еду пальцами вниз, едва касаясь чувствительной кожи. Все ниже. И ниже. Пока не касаюсь развилки ног. С моих губы слетает шумный выдох. Касаюсь горошины, слегка надавливая – током прошивает нервные окончания. Я вздрагиваю и понимаю, что возбудилась. От слов, от взгляда, от тона Таманского возбудилась. Я, наверное, какая-то ненормальная. Больная на голову! Но между ног мокро и горит. Полыхает.
Сладкая боль сковывает мышцы, когда я начинаю трогать себя пальцами там. Размазывая соки по складочкам. Не опуская глаз. Прямо смотря на наблюдающего за движениями моих рук Таманского, ласкаю себя пальцами, то усиливая напор и давление, то замедляясь. Задыхаясь от волнами накатывающего удовольствия. В какой-то момент не выдержав накала, запрокидываю голову и все-таки закрываю глаза. Пытаюсь забыться и раствориться в ощущениях. Но…
Охаю, когда на мои бедра ложатся чужие горячие ладони и резко, требовательно поворачивают в сторону.
Распахиваю глаза. На меня смотрит мое раскрасневшееся отражение.
Зеркало. Я только сейчас замечаю, что напротив окон вся стена в спальне – одно большое зеркало, в котором отражается ночной город и… мы. С Юрием. Который стоит у меня за спиной. Высокий. Большой. Пугающий своим полным вожделения взглядом с расстегнутой на груди рубашкой.