– Любишь английскую классику? – удивленно взлетают брови собеседника.
– Честно говоря, очень, – кусаю губы. – Прочитала все романы Остин и пересмотрела все экранизации. Эта самая лучшая, как по мне. А что тебя так удивляет? Что я способна “осмыслить” что-то тяжелее сказки “Колобок”? – оскорбленно дуюсь. – Между прочим, я и французскую классику читаю и люблю. Дюма, например! А еще немецкую недавно начала. Ремарка, читал? – выпаливаю как на духу. – Мне кажется, это что-то в твоем стиле.
– Умное?
– Мрачно-драматичное.
– Да уж, Алевтина, – смеется Герман, – приятно удивлен. Ладно, продолжай таращиться на суровое очарование Дарси, а я поехал. Мне еще нашего завидного жениха из аэропорта з… – резко замолкает Герман, выругиваясь.
Мы переглядываемся.
Водитель Таманского, крутанувшись на пятках, быстро сруливает из кухни.
Я, встрепенувшись, хвостиком топаю за ним в прихожую:
– Так значит, он и правда в командировке все это время был? – спрашиваю с зажегшейся в груди надеждой. – Он сегодня приедет? Я по нему соскучилась… Герман, ответь!
– Понятия не имею, Аля. Мне о своих планах начальство не докладывает. Просто, – вздыхает и оглядывается, схватив пальто, – скажу тебе так: не вздумай строить в своей очаровательной головке воздушные замки, поняла? – звучит резко назидательно. – Таманский далеко не рыцарь, а ты не принцесса. Такая любовь, как пишет твоя Остин, бывает только в женских глупых бульварных романчиках. Раз уж ввязалась во все это, выжимай из ваших отношений все, что сможешь выжать, но не влюбляйся. Ничем хорошим для тебя это не закончится.
Я посмеиваюсь, восприняв все это как шутку. Правда, уголки моих губы тут же едут вниз, когда вижу по взгляду Германа, что он крайне серьезен.
– И что это значит? – спрашиваю.
– Учись быть циничной стервой.
– Но… если я не хочу?
– Тогда эта жизнь тебя сломает. Тут уж выбор за тобой: или ты ее, или она тебя. Хорошего вечера, Алевтина, – кидает Герман и уходит, тихо закрывая за собой дверь, оставляя после себя неприятное чувство горечи на языке.
Настроение досматривать сериал пропадает. После появления Германа как-то сразу стало не до романтических сказок о большой и чистой. В девять часов вечера поужинав, как было приказано, продуктами, что закупил Герман, я принимаю душ и забираюсь в постель. Долго ворочаюсь на большой кровати в попытках найти себе уютное местечко. Так и не нахожу. Забираю подушку и одеяло и топаю обратно в гостиную. Устраиваюсь на диване, лицом к окну и бесцельно таращусь на огоньки в ночи.
Такая любовь только в женских бульварных романчиках…
Эта жизнь тебя сломает…
Не влюбляйся…
Да я и не собиралась.
Вроде бы.
И все равно от услышанного сердце словно камнем придавило. Булыжником неподъемным. Может, у меня это… как там пишут в тех самых бульварных романах? Стокгольмский синдром? Больная любовь и все дела.
Любовь…
За-ши-бись.
Тяжело вздохнув, будто с воздухом выпуская из себя всю горечь дня, закрываю глаза. Надо попытаться уснуть. Как всегда говорила моя воспитательница из детдома, с любым решением нужно переспать.
Правда, уснуть мне не дает настойчиво завибрировавший телефон.
Я открываю глаза и нащупываю гаджет под подушкой. Долгие пару секунд таращусь на имя вызываемого абонента.
Ю.Т.
Кажется, камень, придавивший сердце, пошел трещинами и развалился на молекулы, потому что оно полетело с космической скоростью, отбивая рваное “тук-тук-тук”.
Я мажу пальцем по экрану, отвечая на вызов. Прикладываю телефон к уху и слышу:
– Здравствуй, А-ля. Не разбудил?
Голос Таманского мурашками проходит по рукам и бьет по макушке, на секунду дезориентируя. Вдох-выдох, Аленький. Соберись!
– Здравствуй. Я… нет. Нет, еще не спала, – усаживаюсь на диване, подтягивая колени к груди. – А ты…
– Сегодня не приеду. Герман только что забрал меня из аэропорта. Я страшно устал, перелет был длинный, а завтра снова тяжелый день.
– А завтра? – спрашиваю, сама пугаясь того, как много в моем голосе прозвучало надежды. – Завтра тебя ждать?