Будто от этого мне станет легче.
До машины отца не провожаю. Не хочу выглядеть жалкой в его глазах. Он не останется, это ясно. Своими слезами только испорчу ему настроение в поездке. Пусть отдохнет, развеется на празднике.
Из окна фойе смотрю, как уезжает со двора машина. Без отца становится холодно, неуютно. Страх, который вот уже полгода мелкими коготками скребет по моим венам, обретает вес, задавливая меня. Все кажется враждебным: двор, охрана, прислуга, стены дома, даже воздух. Ледяной. Тяжелый. Отравляющий.
Ворота закрываются, и мое подсознание воспроизводит скрип заржавевших петель подвальной двери. Этот звук до сих пор преследует меня, напоминая, насколько близки свобода и неволя, сказка и ад, жизнь и смерть.
Выдохнув, разворачиваюсь с единственной целью — уйти в свою комнату, запереться и притвориться больной и немощной. Тогда Богдану придется самому заняться делами отца. Не заставит же он недомогающую сестру работать!
Стена. Мощная и непробиваемая. Именно ее представляет собой мой телохранитель. Я натыкаюсь на него, не ступив и шага. Он будто из ниоткуда вырастает передо мной и, не дав сообразить, как давно стоит за моей спиной, нависает сверху, сверля ярко-синими глазищами.
Я ощущаю его запах — бодрящий, сильный, горьковатый, с энергией его несокрушимости.
Мой взгляд скользит по его широкому лицу, опускается на яремную впадину, под которой вьется густой черный волос. Этот зверь безусловно выточен из камня. Его громадность впечатляет, пугает, завораживает. Потрясение, от которого захватывает дух и во рту становится сухо. Я пытаюсь сглотнуть, но тщетно. Все мышцы парализованы.
Сколько ему лет? Тридцать пять? Сорок? Навскидку и не скажешь. В глазах годы, на лице ни морщинки. Будоражащий мужчина. Обволакивает меня струящимся гипнозом. Горячим, как кипяток. Волнует своей кричащей смесью покоя и опасности. От него хочется бежать, за него хочется спрятаться.
— Не хотел вас напугать, — произносит он негромко, хрипло и провокационно, — Элла Валентиновна.
— Вы вовсе не напугали, — вру, сжимаясь в комок.
— Какую комнату я могу занять?
Я замечаю небольшую сумку в его руке и задерживаю взгляд на венах под смуглой кожей. Он кулаком бетонную стену пробьет и не поморщится.
— Где вам будет удобно, — пищу, позвоночником упираясь в холодное окно.
— Позволите мне осмотреться? Комната с хорошим обзором — идеальный вариант в защите хрупкой леди.
— Я не хрупкая, — спорю, напрягшись. Собственно, и не леди. С Никитой у нас все случилось еще год назад. Прикусываю язык, уловив усмешку в его чертовски пронзительных глазах.
— Валентин Борисович сказал, вы проявили инициативу устроить мне экскурсию. Я буду рад от вас узнать о сильных и слабых сторонах.
— У меня нет слабых сторон, — продолжаю зло.
— Я о доме, Элла Валентиновна.
Чувствую себя круглой идиоткой. Трудно сконцентрироваться и уловить суть разговора, когда от одного вида этого Самира подкашиваются колени.
Да уж, отец постарался. Как мне вернуться к обычной жизни в компании этого быка? От меня люди разбегаться будут, опасаясь, что он ненароком заденет их плечом или испепелит взглядом.
— Итак, — возвращает он меня к нашей первой и весьма странной беседе, — с чего начнем?
— А вы что хотите для начала посмотреть? — уточняю, чтобы не терять время.
Самир делает шаг вперед, едва ли не наступая на носки моих балеток. Не оставляет между нами и десяти сантиметров, вынуждая меня замереть от неловкости и ужаса. Смотрю на него снизу вверх и жду броска кобры. Он чуть склоняет голову, изучая меня и взглядом выбивая цифры на ценнике. Склоняется еще ниже, понижает голос до утробного шипения и отвечает:
— Вашу комнату.
Вокруг воцаряется вязкая тишина. Зловещая. Обманчивая. Ведь я знаю, что няня и горничная где-то за углом. Затаившись, подглядывают, подслушивают, чтобы потом перемыть кости хозяевам.
Единственный звук — хруст нового костюма Самира — восстанавливает во мне распавшийся на осколки рассудок, стоит ему поднять тяжелую руку и ладонью упереться в стекло над моим плечом. Его пряный парфюм настолько приятен, что я делаю глубокий вдох.