Профессор Гарольд Мид вошел в кабинет и с недоумением уставился на свою подчиненную:
— Шарлотта? Что ты здесь делаешь? — Его спокойный тон никак не вязался с испуганным выражением лица.
В ее боссе многое было весьма противоречивым: например, его версия истории Древнего Египта, во многом расходящаяся с мнением большинства ученых. Еще у профессора Мида было странное представление о рабочей неделе, которая, по его мнению, должна была составлять не меньше семидесяти часов, а никак не пятьдесят, как у всех.
Но даже при таком графике Шарлотта еще никогда не оказывалась на работе в семь тридцать утра.
— Шарлотта? — повторил он.
— Работаю, — откликнулась она. — По крайней я планировала заняться именно этим. Что-то не так?
— Просто мы не ожидали тебя сегодня увидеть. Я думал, тебе понадобится какое-то время, чтобы смириться с потерей, ведь похороны твоей крестной были только вчера.
На которых он, кстати, присутствовал, хотя был почти не знаком с Авророй.
— Я соболезную.
— Спасибо, что пришли. Это была красивая церемония. Достойное завершение яркой жизни.
— Но если ты хочешь взять пару дней отдыха…
— Нет. — Шарлотта покачала головой. — Со мной все в порядке. — Она попыталась улыбнуться, хотя в нынешнем состоянии это было нелегко, и, судя по тревоге в глазах Мида, он это тоже заметил. — Все хорошо, правда. Я готова работать. У меня есть несколько идей по поводу происхождения фрагментов чаши из Лоэсской гробницы.
— Эта чаша от тебя никуда не денется. Ты даже можешь передать работу над ней кому-нибудь из коллег. Может, доктору Карлайлу? Они с доктором Шедфеллоу отличная команда.
— Не сомневаюсь, — фыркнула Шарлотта. — Но я, пожалуй, пренебрегу этим предложением.
Лоэсская гробница была ее находкой. Ее и Авроры. Она отдала Шедфеллоу право на раскопки с условием, что она будет участвовать в анализе и изучении всех обнаруженных там предметов, но доктор Шедфеллоу при любом удобном случае забывал об их соглашении, стараясь все заслуги в разработке Лоэсса приписать себе. Сейчас ее легко было обмануть: слишком много бессонных ночей, слишком много обсуждений воображаемых событий, ведь оставаться в реальном мире практически невыносимо…
— Я поговорю с доктором Шедфелоу и доктором Карлайлом, и мы что-нибудь решим, — сказала Шарлотта, заставив себя улыбнуться. — Я знаю, они достаточно квалифицированны, чтобы справиться с раскопками и анализом находок и без моей помощи, но я не люблю, когда меня оттесняют в сторону.
— Я тебя понимаю, — мягко сказал Гарольд. — Все знают, сколько сил и труда ты вложила в раскопки Лоэсса, никто не сомневается в твоем вкладе в этот проект. Но мне кажется, сейчас не лучшее время для соперничества. У тебя уже в три раза больше публикаций, чем у любого другого археолога твоего возраста. Подумай лучше вот о чем. Лоэсс сейчас наименьшая из твоих проблем. У твоей крестной были обширные связи в научном и деловом мире, а имя твоей семьи известно каждому уважающему себя археологу, но сейчас твоей крестной больше нет, и многие люди будут думать, что с ней исчезнут и ее связи, и твой успех. Ты должна доказать им, что это не так. Послушай совета старика, Шарлотта, и лично свяжись со всеми значимыми и полезными для тебя людьми. Если хочешь вернуться в игру, ты должна доказать, что твоя известность и успех строились не только на поддержке семьи, но и на твоих личных достижениях. Может, тебе стоит начать новые раскопки? Тогда твоя позиция будет непоколебима. Ты ведь этого хочешь?
На самом деле сейчас Шарлотта сама не знала, чего хочет, но Гарольду знать об этом совершенно необязательно.
— Шарлотта, знаю, ты не любишь обсуждать свою личную жизнь с коллегами, но я слышал о том, что случилось с твоим женихом. Это ужасно!
— Да… — рассеянно кивнула Шарлотта, все еще погружонная в свои мысли, но вдруг осознала смысл его слов. — Вы знаете о нем? Откуда?
Предполагалось, что Тадеуш Джеремия Гилберт жил и умер только в ее воображении. Никто, кроме Авроры, не знал о нем.
— Одна из медсестер больницы замужем за Томасом из статистического отдела. Она рассказала ему, а он нам.
— Понятно, — не без труда выдавила Шарлотта.
Внезапное столкновение воображаемого мира с реальностью ее не слишком радовало, а главное, стало совершенно непонятно, как их теперь разделить.