Огонь повредил глубоколежащие органы, вероятность потери зрения была высока.
Первое время Светлана не могла и заговорить, нестерпимая боль разливалась по всему лицу.
Анна Сергеевна, сидя около дочери, вытирала свои глаза бумажной салфеткой. Иногда женщину атаковала такая боль от безысходности, что, пока спала дочь, она выходила на задний двор больницы, туда, где не было ни людей, ни машин, а только голая, поросшая ковылем и полынью степь, и рыдала, закрывая мокрое от слёз лицо руками. Её никто не видел, но она всё равно боялась показать всем, что сдалась. Она плакала столько, сколько позволяло ей её сердце, обливавшееся каждый раз острой болью. Потом, поведав пустоте о своём горе, Анна Сергеевна вытирала глаза, поправляла одежду и возвращалась в палату к дочери. Уже спокойная и серьёзная, женщина сидела на стуле около кровати.
А темнота и кромешный мрак поглощали сознание девушки.
"Я умерла или ещё жива?" - думала Светлана.
Тогда она просила заговорить с ней мать. К Максиму она обращалась намного реже.
Она думала о Никите, но тот первое время не решался заходить к ней. Страх ли? Он сам не мог себе в этом признаться. А Светлана ждала его. Ждала и верила, что спаситель освободит её из лап огня.
Тот ужасный роковой день был их последним "свиданием".
Итак, в один день он больше не смог стерпеть напряжение и собственную безынициативность и решился-таки навестить девушку.
"За это время, думаю, ей стало лучше", - убеждал себя юноша, расчёсывая перед зеркалом густые тёмно-каштановые волосы и поглядывая на свои новые чёрные брюки.
"А может, не идти? - промелькнуло в голове, когда он шагнул за порог квартиры. - Нет, раз обещал зайти, то деваться некуда".
Отсидев подозрительно недолгие пары в институте, он медленно направился в магазин цветов. Надо же как-то извиниться за свою внезапную пропажу. Проходя мимо мест их волнующий и нежных встреч, он наполнялся невидимым силами, подмывающими идти быстрее. Те чувства, которое вновь проявлялись в нём, пытались победить страх.
В лавке пахло как всегда чудесно. За прилавком стояла та же девушка, которую мы уже встречали. На этот раз она обрезала длинными ножницами торчащие из стебля маленькие листочки цветов. Никита пробежал по готовым букетам и ценникам глазами и выбрал пышную композицию, в которую входили не только любимые Светланой розы, цвета белоснежного зефира, но и лилии и орхидеи. Отсчитав нужную сумму и выложив купюры веером на столе флориста, он взялся за влажные ножки цветов и вышел на свежий воздух. Пустой кошелёк ещё сильнее его расстроил, но он старался не обращать на это внимания.
"Страшно. Просто страшно. Но я должен. Я обещал".
Он шёл самой дальней дорогой и, когда уже некуда было деваться, всё-таки шагнул к отделению больницы. Перед входом он позвонил Анне Сергеевне. Повсюду маячили сгорбленные фигуры, недовольные болезненные лица. Никита ходил взад-вперёд, озираясь по сторонам и иногда закуривая, и старался найти местечко, где на его глаза не будут попадаться люди, но так и не смог. Все толпились вокруг него, а юноша бросался от них прочь. Он звонил, не переставая, и вот лишь на третий раз женщина смогла ответить.
-Да, Никит, - со вздохом произнесла она.
-Здравствуйте, Анна Сергеевна, я не мешаю? Можно я поднимусь? Хочу Свету увидеть, цветы передать.
-Подожди секунду, - послышался шорох и громкие шаги, потом щелчок открывающейся двери, - не думаю, что это хорошая идея.
-Я недолго.
-Я спрошу у врача и у Светы.
Женщина закрыла ладонью динамик телефона.
-Я лучше тебе перезвоню. Подожди немного.
Никита услышал въедливое шуршание, скривился, в очередной раз минуя машину скорой помощи, подъезжающей ко входу в здание, и отключился.
"Всё это происходит не с тобой. Всё это происходит не с ней. Что ты тут вообще делаешь? Иди к ней домой. Она ждёт тебя там, сидя на скамейке, цела и невредима..."
-Ну-ка посторонись! - кто-то рявкнул на него. - Не сюда цветочки твои носят, а на кладбище.
Какой-то пожилой мужчина со сморщенным лицом и скрывающимися за складками кожи глазами плюнул в сторону и поплёлся восвояси.
Никита посмотрел на букет. Каким-то мерзким он ему вдруг показался, каким-то внезапно осквернённым что ли.
Минут двадцать он слонялся под окнами больницы, стараясь не смотреть на цветы и больше никому не попадаться на пути, пока в кармане не загудел телефон.
-Хорошо, заходи. Я спущусь и скажу, чтобы тебя пропустили.
"Боюсь. Страшно...", - нагнетал обстановку он.
Мобильник отключился и опустился в карман. Ноги сами зашагали внутрь, туда, где блуждали потерянные тени.
Холл стационарного отделения освещался тремя лампами из всех семи, остальные либо трещали, иногда мигая, либо вовсе не работали. Медсёстры, сновавшие туда-сюда по коридорам и палатам, с лицами, выражавшими тотальную усталость и апатию, на автоматизме выполняли свои функции. Засохшие герань, тёщин язык, давно позабывшие, что такое полив, торчали из каменной почвы. Всё это навевало печаль даже на здорового человека, что уж говорить о больном.