Свет начал меркнуть, и Сергей почувствовал, как ноги коснулись твердой поверхности. Он стоял в комнате, но это была не его хрущевка. Высокий потолок с потрескавшейся лепниной, тяжелые шторы, запах старого дерева и табака. Он попытался вдохнуть, но грудь сжало. Сергей посмотрел на свои руки. Они были чужими: широкие ладони, мозолистые пальцы, короткие ногти, старый шрам на левом запястье. Это были не его руки.
— Что за черт… — начал он, но голос был низким, хриплым, с легким грузинским акцентом. Сергей замер. Он знал этот голос. Слышал его в документальных фильмах, в старых записях. Это был голос Иосифа Сталина.
Он сделал шаг к зеркалу, висевшему на стене. Из мутного стекла на него смотрел Сталин. Молодой, лет сорока с небольшим, с густыми черными волосами, едва тронутыми сединой, с резкими чертами лица и усталыми глазами. Сергей дотронулся до щеки — щетина уколола пальцы. Зеркало повторило движение. Это была реальность, а не сон.
Сергей отступил от зеркала, чувствуя, как сердце колотится в груди. Он оглядел комнату. Тяжелый деревянный стол, заваленный бумагами, чернильница с перьевой ручкой, несколько книг с потрепанными обложками. На стене висела карта, на которой красными линиями были отмечены границы молодой Советской страны. За окном виднелась Москва — но не та, что он знал, с небоскребами и пробками, а старая, с низкими домами, дымящими трубами и редкими прохожими в кепках и пальто. Это была Москва марта 1924 года.
— Товарищ Сталин, вы проснулись? — раздался голос у двери.
Сергей обернулся. В проеме стоял невысокий человек в пенсне, с аккуратно зачесанными волосами и стопкой бумаг в руках. Лицо его было знакомым. Сергей напряг память. Это был Вячеслав Молотов, один из ближайших соратников Сталина. Его соратник.
— Да, — выдавил Сергей, стараясь говорить уверенно, хотя внутри все дрожало. — Я проснулся.
Молотов посмотрел на него с легким удивлением, но ничего не сказал.
— Доклады готовы, Иосиф Виссарионович, — продолжил он. — Зиновьев настаивает на встрече сегодня вечером. Говорит, что вопрос с Троцким не терпит отлагательств. Каменев тоже будет. И еще… — он замялся, — Надежда Сергеевна просила передать, что Яков и Василий спрашивали о вас.
Сергей кивнул, хотя каждое слово было как удар. Зиновьев. Троцкий. Каменев. Имена, которые он знал из учебников, теперь были реальными людьми, с которыми ему придется иметь дело. А Яков и Василий — дети Сталина. Его дети. Яков, старший, молчаливый и замкнутый, и Василий, еще совсем маленький. Как он будет с ними говорить? Как вообще быть Сталиным?
— Оставь меня, — сказал он, надеясь, что голос звучит достаточно властно. — Мне нужно… собраться.
Молотов кивнул, и вышел, тихо прикрыв дверь. Сергей остался один. Он сел на стул, пытаясь привести мысли в порядок. Как он здесь оказался? Та вспышка света, ощущение падения — это было не случайно. Но кто или что за этим стояло? И главное — зачем? Он был юристом, а не политиком. Он разбирался в законах, договорах, судебных спорах, а не в партийных интригах и управлении страной. Как он справится с этим?
Он закрыл глаза, и перед ним снова возник его кабинет. Стопка бумаг, ноутбук, привычный кофе. Барон, трущийся об ноги, тетя Маша, всегда готовая его накормить, Лена, напоминающая про клиентов. Что с ними будет? Заметят ли они, что он пропал? Тетя Маша, наверное, покормит Барона, но надолго ли ее хватит? А работа? Клиент завтра будет ждать, а Сергей не придет. Игорь Петрович разозлится, но сначала подумает, что он заболел, а дальше что?!. Сергей почувствовал укол вины. Он всегда был ответственным, всегда доводил дела до конца. А теперь он здесь, в чужом теле, в чужом времени, с чужой судьбой.
— Я не справлюсь, — прошептал он, глядя на свои руки. — Я не Сталин.
Сергей вернулся к столу, взял одну из бумаг. Это был доклад о положении в партии. Имена, которые он знал из книг, смотрели на него с листа: Зиновьев, Каменев, Бухарин, Троцкий. Сергей знал, как закончится их борьба в реальной истории. Но он не хотел повторять этот путь слепо. Его юридический ум подсказывал: чтобы выиграть, нужно знать правила игры. А здесь правила были жесткими, и цена ошибки — жизни миллионов.
Он перелистал доклад. Сухие строки о распределении партийных постов, о спорах по экономической политике, о крестьянском вопросе. Сергей нахмурился. Он не был готов к этому. В 2025 году он разбирался в корпоративных спорах, а не в коллективизации. Но его знания о будущем — о том, что ждет СССР, о войне, о победах и ошибках — могли дать ему преимущество. Если он сумеет ими воспользоваться.