Сергей сжал медальон в кармане, чувствуя его тяжесть. Он думал о Якове, о Василии, о будущем, которое знал слишком хорошо — о репрессиях, войне, о судьбе этой семьи. Он должен был защитить их, но каждый шаг в этой роли заставлял его чувствовать, как грань между ним и Сталиным становится тоньше.
— Хочу, чтобы они были счастливы, — сказал он наконец, глядя на пруд, где отражение ив дрожало на воде. — Чтобы у них было то, чего не было у нас. Это важнее любых заседаний.
Надежда посмотрела на него с нежностью. Она положила руку на его ладонь, и этот жест, редкий для нее, заставил Сергея почувствовать тепло, смешанное с тревогой. Завтра его ждал Кремль — разговор с Орджоникидзе о кадрах, доклад Молотова о настроениях в крупных городах, возможные ходы Зиновьева и молчание Троцкого, которое тревожило больше всего. Он должен был балансировать между семьей и властью, между человечностью и ролью, которую играл.
Глава 8
Москва, январь 1925 года
Метель за окнами Кремля завывала, засыпая Красную площадь снежной пеленой. Сергей вошел в свой кабинет, стряхивая снег с тяжелой шинели, и бросил взгляд на портрет Ленина, чьи глаза, казалось, следили за каждым движением. Заседание Политбюро, назначенное на полдень, обещало стать ареной для решающей битвы: вопрос о снятии Льва Троцкого с поста председателя Реввоенсовета и Наркомвоенмора обсуждался уже недели, и Сергей знал, что это его шанс укрепить власть, но и опасный момент, который мог обернуться против него. Троцкий был не просто политиком — он был символом революции и гражданской войны, и его падение могло всколыхнуть партию, армию и всю страну.
На столе перед ним громоздились бумаги: доклад Молотова о настроениях в среди партийцев среднего звена, заметки про Ленинград, где Зиновьев все еще удерживал влияние; записка Орджоникидзе о поддержке делегатов с Кавказа; письмо Кагановича с Украины, где тот жаловался на сопротивление местных партийцев новым назначениям. Но главное — тонкий лист бумаги, переданный вчера Зиновьевым, с сухим, официозным текстом, предлагавшим обсудить «роль товарища Троцкого в военном руководстве». Сергей понимал: Зиновьев и Каменев, несмотря на недавнее поражение в борьбе за кадры, видели в этом возможность вернуть утраченные позиции. Они хотели использовать его как инструмент, чтобы свалить Троцкого, но не собирались делиться властью. Его знания из будущего подсказывали, что снятие Троцкого в январе 1925 года стало поворотным моментом в борьбе за власть, и он должен был сыграть свою роль безупречно.
Он открыл блокнот, где аккуратным почерком вел записи: имена делегатов, их связи, слабости, возможные компромиссы. Его взгляд остановился на строке: «Троцкий. Его влияние на армию. Тухачевский, Уборевич. Проверить». Он знал, что Троцкий, с его харизмой и военным авторитетом, все еще контролировал часть командиров Красной армии, особенно молодых и амбициозных, вроде Михаила Тухачевского. Снятие Троцкого требовало не только голосов в Политбюро, но и гарантий, что армия останется лояльной. Сергей подчеркнул имя Михаила Фрунзе — героя Гражданской войны, чья репутация и лояльность делали его идеальным кандидатом на замену. Фрунзе был его человеком, и он уже заручился поддержкой Ворошилова и Орджоникидзе, которые обещали убедить ключевых делегатов.
Его мысли прервал стук в дверь. В кабинет вошел Вячеслав Молотов, его серый костюм был слегка помят. Он положил на стол тонкую папку, перевязанную лентой, и сел. Его лицо, как всегда, оставалось бесстрастным, но глаза выдавали напряжение.
— Иосиф Виссарионович, — начал он. — Зиновьев и Каменев готовы поддержать снятие Троцкого. Но они хотят гарантий, что Фрунзе будет и под их контролем тоже. Зиновьев уже встречался с делегатами из Ленинграда — со Смирновым, Залуцким, Бакаевым. Они за него, но сомневаются в Фрунзе. Говорят, он слишком близок к вам.
Сергей постучал пальцами по столу, обдумывая слова. Зиновьев играл в свою игру, рассчитывая, что снятие Троцкого ослабит не только его, но и Сергея, если Фрунзе окажется под их влиянием. Он знал, что Зиновьев мастер публичных выступлений, но его слабость — это отсутствие реальной поддержки на местах.
— Кто еще с ними? — спросил Сергей. — И что с армией, с командирами?
Молотов открыл папку, вытащив лист с аккуратно написанным списком имен и заметок.
— Делегаты из Москвы — Евдокимов и еще пара человек, — ответил он, поправляя пенсне. — Они колеблются, но могут поддержать Зиновьева, если он пообещает им посты. Что до армии, Троцкий встречался с Тухачевским и Уборевичем. Мои люди видели их вместе. Тухачевский уважает Троцкого, считает его великим стратегом. Если мы снимем Троцкого, нужно убедить армию, что Фрунзе — их человек, не чужой. Ворошилов уже говорил с командирами в Харькове, они за нас, но Тухачевский… он может стать проблемой.