— Папа! — крикнул Василий, заметив Сергея, и помахал рукой, держа в другой блестящего черного жука, которых он обожал ловить. — Смотри, я сделал ров! Теперь никакой танк не пройдет! Хочешь помочь?
Сергей улыбнулся, чувствуя тепло, которое Василий всегда в нем вызывал. Он присел рядом, взяв толстую ветку и вбивая ее в землю, чтобы укрепить «стену».
— Хороший ров, — сказал он, подмигнув. — Но крепости без солдат не держатся. Расскажи, кто твой генерал?
Василий засмеялся, показывая жука, который пытался уползти из его ладони.
— Вот он! Генерал Жук! — сказал он. — Он самый смелый! А еще я хочу башню, как в Кремле!
Сергей рассмеялся, его смех был искренним, что удивило его самого. Он начал рассказывать Василию о настоящих крепостях, о том, как они строились из камня и стали, но его мысли были с Яковом. Он знал, что должен поговорить с ним, пока ситуация не вышла из-под контроля. Надежда, появившаяся на веранде с корзиной спелых яблок, посмотрела на него с тревогой, ее серое платье слегка колыхалось на ветру.
— Иосиф, — сказала она, ставя корзину на деревянный стол, покрытый белой скатертью с вышитыми ромашками. — Яков в своей комнате. Зоя с ним. Они говорят о свадьбе и Ленинграде. Я пыталась его отговорить, но он… он упрямый, как ты. Поговори с ним, но, пожалуйста, не дави. Он и так на грани.
Сергей кивнул, чувствуя, как внутри закипает смесь тревоги и раздражения. Он поднялся на второй этаж, где Яков сидел за небольшим столом. Рядом стояла Зоя Гунина — худенькая девушка с длинной темной косой, одетая в простое голубое платье. Книга о паровозах, которую Яков так любил, лежала закрытой, а на столе были разбросаны листы бумаги с записями — судя по всему, планы их отъезда. Яков посмотрел на Сергея, его худое лицо было напряженным, глаза горели упрямством, но в них мелькала тень неуверенности.
— Яков, — начал Сергей, садясь на стул напротив и стараясь говорить спокойно, с привычной для Сталина сдержанностью. — Надежда рассказала мне. Ты закончил школу, но не идешь в училище. И… свадьба? Это серьезный шаг. Почему ты так спешишь?
Яков сжал кулаки, его взгляд скользнул по Зое, которая стояла рядом, слегка теребя край платья. Он глубоко вздохнул, словно собираясь с силами.
— Я решил, отец, — сказал он, его голос был тихим, но твердым. — Я люблю Зою. Мы хотим жить своей жизнью, не здесь, не под твоим диктатом. В Ленинграде я найду работу, может, на заводе. Училище… это не для меня сейчас.
Сергей почувствовал, как раздражение нарастает, но подавил его, стараясь говорить мягче, чем привык настоящий Сталин.
— Яков, ты мечтал о паровозах, — сказал он, указывая на книгу, чья потрепанная обложка лежала на столе. — Ты хотел быть инженером, строить будущее страны. А теперь бросаешь все ради свадьбы? Женитьба не должна быть необдуманной. Ты мой сын, и я хочу, чтобы ты думал о своем будущем.
Яков нахмурился, его глаза вспыхнули гневом, и он встал, его худые плечи задрожали.
— Ты всегда говоришь о будущем! — выкрикнул он, его голос сорвался. — О партии, о стране, о том, что я должен! Но ты никогда не спрашивал, чего хочу я! Зоя — это мое счастье. Я не хочу быть как ты, сидеть в кабинетах, играть в эти игры! Я хочу жить своей жизнью!
Зоя шагнула вперед, ее голос был мягким, но решительным, как у человека, который знает, за что борется.
— Иосиф Виссарионович, — сказала она, глядя Сергею в глаза, ее коса слегка качнулась. — Мы с Яковом любим друг друга. Мы не хотим ссориться с вами. Но мы решили. В Ленинграде я могу работать учительницей, а Яков найдет место на заводе. Мы справимся, мы уже не дети.
Сергей посмотрел на нее, чувствуя, как ее решимость контрастирует с его собственными сомнениями. Он знал из истории, что Яков действительно женился на Зое Гуниной в 1925 году, и их брак стал первым шагом к его отчуждению от семьи, к трагедии, о которой Сергей читал в книгах. Он хотел изменить эту судьбу, спасти Якова от боли, но понимал, что давление может только усугубить раскол.
— Зоя, — сказал он, стараясь говорить мягче, — я не сомневаюсь в ваших чувствах. Но Яков — мой сын, и я хочу, чтобы он получил образование, стал кем-то. Ты понимаешь, что вас ждет? Жизнь у вас будет тяжелой.
Яков шагнул вперед, его лицо покраснело от гнева, голос дрожал от эмоций.
— Ты не понимаешь! — выкрикнул он. — Ты думаешь, что можешь все контролировать — меня, Зою, партию! Но я не твоя пешка! Мы уедем, и ты не остановишь нас! Я не хочу твоей помощи, твоих училищ, быть твоей тенью!