Сергей посмотрел на него, его глаза жгли, как будто слезы готовы были подступить, но он не позволял им появится.
— Ты прав, — сказал он, его голос стал тверже. — Я продолжу работать. Я поговорю с Василием, с Надеждой, со Светланой. Я не хочу терять их, Григорий.
Орджоникидзе кивнул, его лицо смягчилось, видя, что вождь снова взял себя в руки.
— Я тоже сделаю, что могу, — сказал он. — Я помогу тебе, Иосиф, во всем чем смогу. Но ты держись, Иосиф. Страна смотрит на тебя, как на человека, который выведет ее в лидеры. И я тоже. Без тебя мы все пропадем.
Сергей протянул руку, и Орджоникидзе пожал ее. Они молчали, но в этом молчании была сила и вера в то, что они справятся.
Глава 28
Москва, декабрь 1931 года
Утро началось с приходом Генриха Ягоды. Он положил на стол Сергея папку. Ягода стоял неподвижно, его пальцы теребили край пальто, как будто он боялся того, что должен был сказать.
— Иосиф Виссарионович, — начал Ягода. — Недовольство растёт. В Саратове, Самаре, в Харькове, в Ленинграде некоторые партийные деятели не стесняются. Они говорят, что вы виновны в голоде, что заводы строятся на костях крестьян, что ваши планы убивают народ. Они требуют вашего снятия, собирают сторонников для съезда. Листовки повсюду — на фонарных столбах, в цехах, на рынках, в подворотнях. Пишут: «Сталин убивает народ», «Долой тирана». Они готовят выступление, подстрекают рабочих, крестьян, разжигают бунты. У нас есть письма, свидетели, доказательства — записки, встречи, имена тех, кто разносит листовки. Мы можем арестовать их, но нужен приказ.
— Генрих, — сказал он, его голос был низким, хриплым, как будто слова резали горло. — Я не хотел этого. Я пытался сплотить партию, давал людям свободу говорить, не хотел, чтобы партию обуял страх. Но они не оставляют выбора. Арестуйте их. Тихо, без шума. Допросите, выясните, кто за ними стоит, кто их направляет. Я хочу знать правду. Но бери только виновных — никаких лишних жертв.
Ягода кивнул, он как будто он ждал этого приказа.
— Будет сделано, — сказал он.
Сергей посмотрел на него. — Генрих, — сказал он. Аресты — это необходимость, но я не хочу перегибов. Я хочу правду. Собирай доказательства, но без пыток. Докладывай каждую неделю, и не давай им повода раздуть эту историю и наделать много шума.
Ягода кивнул, его лицо было неподвижным. Он повернулся и ушёл, его шаги гулко звучали в коридоре, как эхо надвигающейся бури.
Сергей остался один. Он знал, что аресты — это крайняя мера, прольется кровь, но без них партия могла рухнуть, как песочный замок.
Днем Сергей собрался Политбюро.
— Товарищи, — начал он. — Индустриализация проходит успешно. Заводы работают, сталь идёт на танки, машины сходят с линий, но меня беспокоит голод, он не отступает. Села пустеют, люди умирают, амбары стоят пустыми. Недовольство растёт. И этим недовольством решили воспользоваться провокаторы, чтобы подорвать нашу страну изнутри. ОГПУ выявило заговоры в партийной среде, я приказал арестовать этих людей. Партия должна быть единой, иначе мы потеряем всё — заводы, страну, а главное, мы потеряем будущее. Что скажете?
Лазарь Каганович вскочил. Его глаза сверкнули, как у человека, готового драться до последнего.
— Иосиф Виссарионович, — сказал он, — ты все сделал правильно. Заговоры — это яд, который отравляет партию. Аресты — это наш единственный путь. Дай ОГПУ больше воли, и они вычистят всех врагов. Без этого заводы встанут, страна рухнет. Они обвиняют тебя, но это они виноваты — они сеют раскол, пока народ голодает. Надо выполоть все сорняки. Если мы не задавим их сейчас, они задавят нас.
Вячеслав Молотов взял слово следующим.
— Каганович прав, — сказал он. — Заговоры реальны и не отреагировать должным образом на них было нельзя. Партия не может быть слабой, Иосиф. Ты все сделал правильно.
Григорий Орджоникидзе поднял руку.
— Иосиф, — сказал он, — Мы доверяем твоему решению. Если сами коммунисты подают такой пример людям, то что ждать от крестьян далеких от политики. Ты правильно сделал, что приказал арестовать подстрекателей. В наше время только твердые решения смог спасти страну.
Дальше, по одному, выступили остальные члены Политбюро. Все единогласно поддерживали решения Сталина и говорили о неизбежном наказании врагов партии.