Микоян покачал головой, его голос стал резче.
— Орджоникидзе, ты не понимаешь! — сказал он. — Кредиты? Запад посмеётся над нами. Мы должны продавать хлеб, искать покупателей в Азии, где к нам другое отношение. Иосиф, дай мне три недели, я найду рынки.
Шверник встал.
— Анастас, ты торопишься, — сказал он. — Новые рынки — это большой риск. Рабочие уже на грани, они видят, как хлеб уходит за границу. Если мы выжмем больше, будут бунты. Иосиф, дай рабочим и крестьянству больше хлеба, или они отвернутся.
Сергей почувствовал, что единственного решения быть не может. Так или иначе, где-то придется уступить.
— Товарищи, — сказал он, — мы увеличим экспорт хлеба, но не настолько, чтобы разорить крестьян. Мы пошлём делегации в Стамбул и в Берлин, будем искать рынки и кредиты. Запад не раздавит нас. Им бы самим сейчас очухаться.
Споры утихли и начали голосовать. Все единогласно приняли решение Сергея. Молотов и Каганович что-то записывали, а Микоян и Шверник обменялись взглядами. Сергей взглянул на Орджоникидзе и тот отвел взгляд.
После того, как он поссорился с Надей, она забрала детей и уехала жить к родителям. Но иногда они заезжали к нему домой. Надежда не хотела, чтобы дети забывали отца. Но происходило это так редко, что Сергей уже привык часто оставаться в Кремле. Он сидел в своем кабинете, рассматривал медальон Екатерины Сванидзе, думал о настоящем Сталине и о том, сколько ему еще предстоит сделать. Интересно, если я попал сюда в 1924-м, то до какого времени я тут пробуду? И чем все закончится. Неужели я повторю полностью судьбу Сталина, но тогда зачем я здесь? Должно быть что-то, почему я нахожусь на его месте.
Он взял папку с бумагами, где были имена арестованных и стал читать. Люди разных возрастов и профессий смотрели на него с этих списков. Он ведь старался для них. Будучи главой государства, он не вел жизнь Короля, не устраивал балов и пиров на весь мир, не сорил деньгами, не шиковал и не осыпал золотом себя и близких. Он даже не мог нормально отдохнуть и побыть с семьей на выходных. Он потерял свою семью ради работы, ради страны, ради этих людей. Но они выступали против него. Они обвиняли его в том, чего он не делал. Сергей не решался их казнить, даже шпионам, передающим сведения заграницу, он не подписывал смертного приговора. Максимальный срок 25 лет говорил он. Но Ягода, Молотов, Каганович, все они удивлялись его мягкости. Они предлагали расстрелять врагов народа и западных шпионов. Но он знал, из истории, что если запустить репрессии слишком далеко, то их будет трудно остановить. Он уже прошел урок с коллективизацией. Многое получилось не так как он планировал. Теперь он не торопился, он выжидал.
Глава 30
В кремлёвском кабинете Сергей сидел за столом, перед ним лежали отчёты о триумфе пятилетки. Когда, четыре года назад он брался за первый пятилетний план, он, даже не представлял, как тяжело ему будет. Ему казалось, что за это время он постарел лет на пятнадцать. А ведь это было еще далеко не самое сложное, что ждало его впереди. Но все же. Он гордился собой. Он смог взяться за тяжелый проект в стране, которая сильно отставала от западных держав и сделать невероятный рывок к прогрессу. Индустриализация была его гордостью. Но помимо побед, было много проблем. Голод, нехватка валюты, да еще и кризис в семье.
Он не мог смириться с тем, что люди голодали и были жертвы. Его план на агитацию провалился почти везде. Ему докладывали, что на местах есть перегибы, но ведь они были потому, потому что боялись его, Сергея, а точнее Сталина, которым сейчас он был. Боялись не собрать нужное количество зерна и изымали насильно. А ему рапортовали, что крестьяне слушают агитаторов и сами отдают зерно, скот и идут в колхозы добровольно. Но ему докладывали и о бунтах. Коллективизация стала его незаживающей раной.
Отношения в семье его тоже не могли радовать. Раньше, читая книги, он считал, что Сталин никого не любил и был груб с семьей, но сейчас он видел, что у каждой медали есть две стороны. Он не мог решить все задачи на работе, просто не успевал, хоть и работал по шестнадцать часов в сутки. А еще семья. Где найти на нее время? А Надежда то уезжала с детьми к родителям, то возвращалась назад, видимо, хватаясь за последнюю возможность спасти семью. Его мысли прервались, когда в дверь постучались.
— Кто это? подумал он, а потом вспомнил, что вызывал с докладом Ягоду. Генрих Ягода, в исторической литературе, представлялся ему не тем персонажем, с кем бы ему хотелось иметь дело. Но сейчас, в роли Сталина, ему нравилась его исполнительность и то, что Ягода показывает неплохие результаты в том, что он ему поручает. Конечно, он до конца не доверял ему, но пока решил держать его на должности. Ежедневные доклады Ягоды стали для него почти ритуалом. В стране было столько желающих навредить его деятельности: это и бывшая партийная оппозиция, и их сторонники. Это люди, пострадавшие в коллективизацию и сейчас готовые мстить. Были и просто те, кто верил лживым листовках или те, кого покупали иностранные агенты. Расслабляться было нельзя.