Он начал писать план для Политбюро. Нужно было показать, что он понимает проблемы страны, но не раскрывать своих знаний о будущем. Он должен был говорить уверенно, как Сталин, но думать, как юрист из 2025 года.
Глава 3
Сергей стоял перед зеркалом в кремлевском кабинете, поправляя ворот грубой шерстяной гимнастерки. Он провел рукой по щеке, ощутив жесткую щетину. Тело Сталина — с его мозолистыми ладонями, широкими плечами и легкой хромотой — все еще казалось чужим. Сергей Иванов, юрист из 2025 года, привыкший к залам суда, контрактам и переговорам с клиентами, чувствовал себя так, словно его бросили на арену с гладиаторами.
Воспоминания о 2025 годе нахлынули внезапно, как холодный ветер. Сергей закрыл глаза, и перед ним возник его кабинет на Таганке: стеклянный стол, заваленный договорами, ноутбук с открытым делом о корпоративном споре, чашка недопитого эспрессо. Барон, его рыжий кот, мурлыкал, сидя на подоконнике, лениво следя за голубями. Тетя Маша, соседка, стучала в дверь, принося тарелку пирожков с капустой «Сережа, ты опять не поел нормально!» Лена, коллега, сидела напротив, листая документы и ворча: «Если не сдадим иск до пятницы, Игорь Петрович нас съест». Это была его жизнь — простая, предсказуемая, но его. Кто теперь кормит Барона? Тетя Маша, наверное, заметит, что он не появляется, но надолго ли ее хватит? Раздался стук в дверь, вырвав его из воспоминаний. Сергей глубоко вдохнул, собираясь с мыслями.
— Войдите, — сказал он.
В кабинет вошел Вячеслав Молото. За ним следовал Лазарь Каганович.
— Иосиф Виссарионович, — начал Молотов, кладя на стол стопку бумаг. — Материалы для Политбюро готовы. Троцкий прислал уточнения к своему докладу о Красной армии. Зиновьев и Каменев уже в большом зале, обсуждают повестку с Бухариным. Они хотят начать с крестьянского вопроса, потом перейти к армии.
Сергей вошел в большой зал Кремля, где проходило заседание Политбюро. Тяжелые дубовые двери скрипнули, пропуская его в просторную комнату с высоким потолком, украшенным потрескавшейся лепниной. Длинный стол, покрытый зеленым сукном, был окружен массивными стульями. На стенах висели портреты Ленина и карты Советской страны, с красными линиями, обозначающими границы. Зиновьев, Каменев и Бухарин уже были здесь, сидели рядом, о чем-то тихо переговариваясь. Григорий Зиновьев, с его пышной шевелюрой и ораторской осанкой, выглядел как человек, готовый сейчас выступить перед толпой. Лев Каменев, в строгом костюме, с интеллигентной манерой, казался спокойным, но его глаза внимательно следили за всеми. Николай Бухарин, был худощавый, с растрепанными волосами и бегающими глазами, листал свои заметки, словно студент перед экзаменом. Молотов и Каганович заняли места ближе к Сергею, а Орджоникидзе вошел следом, неся свои бумаги, его громкий голос эхом отдавался в зале.
Сергей сел во главе стола, чувствуя, как сердце колотится. Он был юристом, привыкшим к залам суда, где каждое слово могло решить исход дела. Здесь ставки были выше — судьба страны. Он должен был выиграть этот «процесс».
— Товарищи, — начал он. — Начнем. Первый вопрос — крестьянский. Николай Иванович, ваше слово.
Бухарин встал, его голос был почти вдохновенным, как у проповедника.
— Товарищи, крестьянский вопрос — основа нашей революции, — начал он, размахивая руками. — Без деревни мы не удержим власть. Я предлагаю развивать кооперативы, дать крестьянам кредиты, семена, технику. Нельзя давить на них, как при продразверстке. Мы должны показать, что партия — их защитник.
Сергей слушал, делая пометки чернильным пером. Бухарин был прав: крестьяне были основой страны, и их поддержка была необходима. Но он знал из книг, что кооперативы — лишь часть решения. Без индустриализации, без заводов, страна останется слабой. Он должен был поддержать Бухарина, но направить его идеи в нужное русло.
Зиновьев поднял руку.
— Николай Иванович прав, но мы не должны забывать о партии, — сказал он. — Без партийного контроля над деревней мы потеряем там дисциплину. Нужно укреплять парторганизации на местах, посылать туда наших людей.
Каменев кивнул, добавив своим спокойным, интеллигентным тоном: