— Согласен с Григорием Евсеевичем. Но контроль должен быть разумным. Крестьяне устали от реквизиций, от голода. Нам нужно показать, что партия работает для них.
Сергей кивнул, стараясь скрыть внутреннее напряжение. Зиновьев и Каменев были сильны, их речи звучали убедительно, как хорошо подготовленные аргументы в суде. Но он видел в их словах возможность: они делали ставку на партию, а он, как генсек, контролировал аппарат. Это был его козырь.
— Товарищи, — сказал он, выдерживая паузу. — Предложения Николая Ивановича дельные. Кооперативы — путь к укреплению деревни. Григорий Евсеевич и Лев Борисович правы: без партийного контроля мы не удержим единства. Я предлагаю создать комиссию: изучить, как дать крестьянам кредиты, технику, но под руководством партии. Лазарь Моисеевич, — он посмотрел на Кагановича, — подготовьте список кадров для этой комиссии.
Каганович кивнул, его лицо было сосредоточенным, словно он уже мысленно составлял список. Сергей почувствовал, что сделал правильный ход: он поддержал Бухарина, согласился с Зиновьевым и Каменевым, но оставил контроль за собой. Его юридический ум подсказывал: нужно держать баланс, не давая никому почувствовать угрозу.
Следующий вопрос был о Красной армии. Сергей взял доклад Троцкого, чувствуя, как напряжение в зале возрастает.
— Перейдем к армии, — сказал он. — Лев Давидович прислал доклад. Нехватка оружия, дисциплина, устаревшая техника. Это серьезно. Ваши предложения?
Зиновьев заговорил первым, его голос был резким, с ноткой раздражения.
— Армия — опора революции. Без нее мы не защитим страну. Но Троцкий слишком увлечен своими реформами. Нам нужно больше контроля партии над Реввоенсоветом.
Каменев добавил:
— Согласен. Армия должна быть подчинена партии. Но проблемы, которые поднял Лев Давидович, реальны. Нужно найти ресурсы, иначе мы останемся беззащитными.
Сергей слушал, анализируя, как адвокат на слушании. Зиновьев и Каменев хотели усилить контроль над армией, чтобы ограничить влияние Троцкого. Это был их ход против него, хотя они пока действовали заодно. Сергей знал, что не может открыто выступить против Троцкого — его авторитет был слишком велик. Но он мог использовать доклад, чтобы показать свою компетентность.
— Лев Давидович прав: армия нуждается в реформах, — сказал он, выдерживая паузу. — Но Григорий Евсеевич и Лев Борисович верно говорят: партия должна руководить и направлять. Я предлагаю поручить Вячеславу Михайловичу, — он посмотрел на Молотова, — собрать данные о ресурсах для армии. Григорий Константинович, — он повернулся к Орджоникидзе, — проверьте, что можно сделать с заводами в Закавказье для производства оружия.
Молотов кивнул, записывая что-то в блокнот. Орджоникидзе хлопнул ладонью по столу, его голос был полон энтузиазма:
— Сделаем, Иосиф Виссарионович! Заводы в Тифлисе можно поднять, если дать рабочих и сырье!
Зиновьев и Каменев переглянулись, но не возразили. Бухарин смотрел на Сергея с легким удивлением, словно пытаясь понять, что за этим стоит. Сергей почувствовал, что выиграл первый раунд. Он не сделал ничего революционного, но показал, что контролирует ситуацию. Его юридический подход — слушать, анализировать, предлагать компромиссы — сработал.
Заседание длилось еще два часа, обсуждая вопросы Коминтерна, партийной дисциплины и распределения ресурсов. Сергей говорил мало, но каждый раз, когда он открывал рот, старался быть точным, как в зале суда. Он чувствовал взгляды Зиновьева и Каменева, но держался уверенно. Молотов, Каганович и Орджоникидзе были рядом, их поддержка придавала ему силы. Когда заседание закончилось, он вышел из зала с чувством, что справился. Не идеально, но справился.
Глава 4
Сергей закрыл тяжелую дубовую дверь своего кремлевского кабинета и опустился в старое деревянное кресло, которое скрипнуло под его весом. Заседание Политбюро, его первое серьезное испытание, осталось позади, но напряжение не отпускало. Он справился лучше, чем ожидал, но понимал, что это лишь начало. Зиновьев, Каменев и Бухарин пока не видели в нем угрозы, но их цепкие взгляды, которыми они обменивались за столом, выдавали их настороженность. Они оценивали его, как шахматисты — соперника перед решающей партией. Сергей знал, что должен укрепить свои позиции, пока их союз, еще хрупкий, не стал для него непреодолимой преградой. Он был юристом из 2025 года, привыкшим к залам суда, где каждое слово могло переломить ход дела. Здесь, в Кремле, ставки были неизмеримо выше — судьба целой страны.