Острым клинком боль пронизывает сердце насквозь. Потому что я выжила…
— Душа моя, ну наконец-то ты очнулась, — голос Батурина эхом разносится по палате.
— Хочу пить.
— Что? Что ты говоришь, любимая? Я не слышу тебя.
— Воды, — прошу чуть громче, но Батурин меня всё так же не слышит. И вместо того, чтоб выполнить мою просьбу, спешит из палаты прочь — позвать доктора.
Вскоре напротив меня выстраиваются двое мужчин во всём белом. Я не вижу черты их лиц, но различаю медицинские костюмы. Значит, врачи.
Они осматривают меня едва не с ног до головы. Дают указания медсестре, как мне кажется, и уходят, оставляя нас с Батуриным наедине.
Тагир всё-таки поит меня водой. Аккуратно придерживая за затылок ладонью, он подносит к моему рту стакан с водой. Я пью жадно. Захлёбываюсь. Кашляю.
— Не спеши, милая. По чуть-чуть…
Утолив жажду, откидываюсь на подушку. Смотрю в потолок. Пытаюсь пошевелить пальцами на руках и ногах. Вроде бы получается. Только на правой ноге чувствуется неприятная тяжесть.
Устроившись на стуле рядом с больничной койкой, Батурин берёт меня за руку и подносит её к своим губам. Целует. Я не вижу лица Тагира, но чувствую влагу на коже. Неужели он плачет? Разве дьявол способен лить слёзы?
— Я думал, сойду с ума. Юля, пожалуйста, больше не делай так. Я тебя очень прошу. Конечно же, я не представляю, что у тебя творится в голове, но всё можно изменить. Правда, — Тагир вздыхает, а затем говорит вибрирующим от волнения голосом: — Я не думал, что ты так сильно сломаешься. Прости. Это я во всём виноват…
Тагир всхлипывает. И я понимаю, что он действительно сейчас плачет — впервые за всю нашу совместную жизнь я вижу, как плачет Батурин. Он делает это искренне. Значит, он не так сильно безнадёжен, как я думала.
***
Через пару дней я уже сижу на больничной койке и даже самостоятельно ем. Но ходить пока не могу — мешает гипс на правой ноге. А ещё бандаж мешает свободно дышать и снять его нельзя, пока у меня не срастутся два ребра, которые я сломала при падении.
Я смотрю телевизор, когда в палате распахивается дверь и внутрь входит медсестра.
Приветливо улыбнувшись, женщина интересуется моим самочувствием. Затем вдруг опускает взгляд в пол.
— Юлия Тимуровна, мы получили результаты ваших анализов. И взяли на себя смелость сначала показать их вам, прежде чем о них узнает Тагир Даянович, — говорит медсестра и протягивает мне листы с печатными строчками.
Я отказываюсь и брать. Зачем? Мне плевать на своё здоровье. Если Батурин так трясётся над моей жизнью, то пусть изучает сам, хоть под микроскопом разглядывает каждую закорючку — мне всё равно, что написано.
— Вы уверены, что не хотите ознакомиться? — настаивает женщина, а я качаю головой: — Юлия Тимуровна, прошу простить меня за настойчивость. Но я считаю, что вы должны это знать. В вашей крови нашли большую концентрацию ХГЧ.
Ухмыляюсь:
— И что это значит? Я умру?
— Нет. Что вы?! — натянуто улыбается женщина. — Вы беременная. Срок приблизительно пять-шесть недель.
Выгнув бровь, смотрю на медсестру вопросительным взглядом.
— А почему вы решили не сообщать это моему мужу? Насколько мне известно, он спонсор вашей клиники. Вам не кажется, что сейчас вы поступаете непрофессионально?
— Не кажется. Мне жаль вас, Юлия, чисто по-женски. У хороших мужей жёны не прыгают с балконов. Простите за прямолинейность.
— Да всё нормально. Не стоит извиняться.
— Если хотите прервать беременность, то можно сделать медикаментозный аборт, пока ещё это возможно.
— Какой срок у меня говорите?
— Пять-шесть недель. Более точно скажут на УЗИ. Я тогда позову гинеколога, чтоб он вас осмотрел?
Киваю в ответ. И когда медсестра собирается уходить, я останавливаю её:
— Подождите. Можно вас попросить пока не говорить моему мужу про беременность?
Конец первой книги