– Да брось, Сережа. Ты прямо как моя мама. А кстати, куда мы едем?
– В бар, как ты и просила. Тут недалеко осталось. Классное место. Тебе понравится. А почему мама-то, а не папа?
– Папа? Старый козел с нами не живет уже лет десять: нашел себе шмару помоложе! Папа. Скажешь мне тоже.
– А мать что, плохая или как? Что же он вас бросил-то? – делаю еще один крутой поворот, отчего Тамара падает ко мне на плечо и начинает смеяться.
– Поосторожней ты! Не дрова везешь. Тише. Мама у меня советской закалки. Учитель младших классов. Ни капли в рот, ни, так сказать, сантиметра.
– Так чего же в этом плохого?
– Ты дурак что ли?! Сам-то вон женатый, а по ночам ездишь. Я же тебя не спрашиваю. Кольцо мог бы снять. Ну, для приличия, – она снова захохотала.
– Это память. Тебе не понять.
– Да расслабься ты. Жена не узнает, – она снова водит рукой мне по бедру.
– А можно вопрос?
– Валяй.
– Послушай, Тамара, – останавливаю машину.
– Уже приехали?
– Типа того. Я вот о чем тебя хотел спросить. Тебя устраивает такой образ жизни?
– А чего не так-то?
– Все-то оно так. Я только вот не уверен в правильности твоего решения залезть ко мне в машину, – делаю приемник погромче.
Только сейчас она оборачивается и видит могильные кресты.
– Ты куда меня привез?
– Твой отец работает в реанимационном отделении? Ведь так?!
– Ты куда меня привез?! – начинает истерично орать девчонка.
Хватаю ее за волосы и подтаскиваю к себе.
– Закрой хлебало, тварь, и слушай меня внимательно! Спрашиваю в последний раз! Ты меня слушаешь?
Она только трясет мокрой головой.
– Прекрасно. Тогда продолжаем разговор. Его зовут Денисов Павел Алексеевич, ведь так?
– Да.
– И ты хочешь мне сказать, что он ушел к какой-то бабе, бросив вас? Может, ты что-то мне не договариваешь? Так как я знаю малость другую историю.
– Да.
– Что «да»?!
– Он просто много работает, все время проводит в больнице. Мама устала от этого, так как ее постоянно пилил мой дед. Папы не бывало дома по неделям. А дед все подливал масло в огонь. Он большой человек.
– Я знаю, кто он, но мне это неважно. Ты смешала отца с дерьмом, а он хороший парень. Знаешь, скольких людей он спас?! Хотя вряд ли ты об этом думала! Про мать ты не соврала, я знаю и это. Только вот почему ты превратилась в такое отребье?!
Открываю дверь и выволакиваю ее на улицу через место водителя. Тащу на кладбище по грязной жиже. Ботинки хлюпают, скользят по чернозему. Она орет, дергается, но ее могут слышать только мертвецы. В принципе, она сама скоро станет одной из них.
– Не надо, умоляю! Все, что угодно, делайте, только не убивайте! Пощадите! Ну, прошу вас! Не надо!
Она вырывается и пытается убежать. Сбиваю ее в лужу, хватаю за ногу и продолжаю тащить. Она орет что есть силы. Подтаскиваю ее к свежевырытой могиле, рядом стоит гроб.
– Залезай!
– Что? Не надо, – она смотрит на меня с побледневшим видом, мотает головой в разные стороны.
– Я сказал, лезь, сука!
Хватаю ее за шкирку и практически заваливаю в деревянный ящик. Прижимаю за горло. Из кармана быстро достаю шприц и, сняв ртом колпачок с иголки, вкалываю содержимое в ее шею. Тома затихает. Закрываю крышку и выпрямляюсь. Спину ломит: непогода напоминает мне о том, что мой организм чудом остался жив. Сажусь на гроб сверху. Жарко. Тело еще потрясывает от адреналина. Слышу звук подъезжающей машины. Свет фар бьет в мою сторону, через минуту они гаснут, хлопает дверь. Под шум мелкого дождя отчетливо доносятся одинокие шаги. Кто-то идет напрямик, хлюпает по лужам. Я жду. Фигура корявого человека останавливается метрах в десяти от меня, долго всматривается в темноту, потом машет рукой. Подхожу.
– Не слишком ли круто, Паш? Все же она твоя дочь, – чешу переносицу.
– А что мне еще делать остается? Видишь, подалась в потаскухи. Вот скажи, в кого она такая? Натерпелись мы с ней, во как натерпелись. Ну, развелись мы с ее матерью, но так ведь я от нее никогда не отказывался, все для нее делал. А когда мне моя бывшая позвонила и сказала, что она неделю назад вмазанная пришла... А может, и накурилась чего. Сейчас всякой дряни навалом. Я... Я... Я просто больше не знал, как ее еще проучить, чтобы вернуть на путь истинный.
– Неслабая шокотерапия. А вдруг у нее крыша после такого поедет, ты не думал об этом?
– Все я думал, Макс. А что делать-то остается? Она уже деньги воровать начала у матери. Дома не появляется, из института выперли. Куда хуже-то? Она единственный мой ребенок, и потерять ее я не могу. Ты-то знаешь, что такое пережить своих детей.