Его крик похож на визг поросенка, которого тащат на убой. Взрослый мужик в момент превращается в тряпку и ничтожество. Сейчас он готов на все, что угодно, лишь бы его отпустили. Я слушаю его вопли, смотрю на его покрасневшее, ободранное лицо, разбитый нос и вспухшие от напряжения вены на шее. Он взывает о помощи до тех пор, пока в его легких не заканчивается воздух и он не начинает хрипеть. А я продолжаю смотреть на него остекленевшим взглядом. Помню, как он входил ко мне в палату, помню его блестящие туфли и надменный вид. Помню, как протянул ему руку, чтобы поздороваться, а он не ответил. Я помню все. Достаю из кармана ту самую бумажку, которую он мне тогда всучил, и разворачиваю перед его мордой.
– Читай!
– Не убивай меня, пожалуйста. Ну, пожалуйста, у меня жена и ребенок! Я все сделаю. Я заплачу. Я забуду о том, что случилось. Только прошу, не надо, – он начинает рыдать.
– Читай!
– Каж-дый… – он хлюпает носом, отрывисто произносит написанный на клочке бумажки текст. – Каждый сверчок знай свой шесток.
– Вспомнил теперь?
Я скидываю капюшон. Цукерман мотает головой.
– Ну, конечно же, ты меня не помнишь. Таких, как я, у тебя были сотни. Любишь чувствовать себя богом, да? Я изучал тебя долго, следил за тобой. Ты давал бумажки с такими изречениями каждому, против кого вел дело. Это твоя визитная карточка. Ты получаешь удовольствие от того, что другие не могут противостоять тебе, ведь так?
– Прошу, не надо, это моя работа. У меня ребенок…
– У меня тоже был, так что не переживай, я тебя прекрасно понимаю. А ты любишь музыку?
– Что?
– Музыку. Песни. Можешь не отвечать, – подхожу к разбитому окну, достаю телефон и делаю погромче. Кладу его на подоконник.
Кем бы ты ни был, мир тебе и свет,
Кем бы ты ни был, грош тебе цена.
И все равно ведь где-то в вышине
И для тебя горит звезда одна.
Разлей вино, разлей на белый стол,
Кричи и смейся, пропивай талант.
Пустые слезы ничего не стоят.
Воды и хлеба дай, официант!
– Прошу, не убивай меня, – рыдает он.
– Что? – отвлекаюсь от музыки.
– Пощади.
– Правда? Я объясню тебе одну вещь. Ты же должен знать, за что ты будешь страдать.
Сажусь перед ним на корточки и достаю нож. Он смотрит испуганными глазами, а я рассказываю, почему он оказался в таком дерьмовом положении. Он мотает головой и плачет. Звучит музыка.
Сегодня праздник сердца и души.
Как будто флаг, повяжешь красный бант.
Не мелочись, швыряй свои гроши.
Воды и хлеба дай, официант!
– Это всего лишь моя работа. Просто работа.
– А это всего лишь моя семья. Просто семья. И она погибла. И я хотел всего лишь извинений и справедливости. Ничего больше. Каждый сверчок знай свой шесток!
Поднимаюсь и разминаю шею, свистом подзываю трех одичавших дворняг. Я специально прикармливал их здесь, почти год давал им сырое мясо. За неделю до этого дня я запер их в клетке, и пока они ждали меня, изрядно проголодались. Теперь они сожрут все, что угодно. Когда-то он думал, что он вершитель судеб. Теперь он просто еда для псов. Зверь внутри меня оживает. Я резко приближаюсь к нему и отрезаю от тела кусок плоти. Тишину пронзает истошный вопль. Псы дерутся за кусок мяса. Я режу его почти час. Когда он отключается, колю адреналин, перетягиваю раны жгутом. Мне не нужна его быстрая смерть. Я столько ждал не для этого. Он уже не орет, лишь только подергивается. Его тело похоже на вырезку, лежащую на столе мясной лавки. Объевшиеся псы теперь просто играют с кусками. Отхожу в сторону, весь в красной жиже, вытираю тыльной стороной руки со лба перемешанный с кровью пот. Цукерман еле дышит, его голова свалена на бок. Беру его за волосы, смотрю на закатившиеся под веки зрачки. Чувствую облегчение. Прячу вывалившийся кулончик обратно и ударяю его ножом под ребра. Нож входит по рукоятку. Адвокат вздрагивает, вытягивается, его взгляд проясняется, и мы смотрим друг другу в глаза.
– Не скучай там. Скоро я отправлю к тебе твоих друзей.
Он хлопает глазами, приоткрывает рот. Я медленно вытягиваю нож и снова загоняю его под ребра. Он понимает, что умирает. Снова всаживаю клинок ему в тело.
– Смотри на меня! Смотри на меня!
Его глаза широко раскрыты, при каждом вздохе из раны вырывается свист и бульканье, заглушающие музыку. Кровь заполнила легкие, на губах появилась розовая пена. Он обмяк, и из его открытого рта хлынула кровь.