***
Гроб…какой нелепый был этот гроб! И как нелепо было видеть её в нём. Родную дочь. И невозможно было до сих пор принять сердцем, что она больше не встанет, не обнимет, ничего не скажет.
Сухость в глазах поредела, предала. Слёзы, непрошенные и холодные, неутешные, горькие прорвались.
Она закрыла лицо руками, ей хотелось спрятаться от всего, от себя, от мыслей, от правды, от смерти.
Это длилось недолго. Она вздрогнула, не веря, порывисто обернулась. Страшный порыв. Жуткий. Показалось? Нет. Не могло! Или могло? Она в безумии. Она в горе. Она знает, что разум творит странные вещи в помутнении.
Показалось?..
Она всмотрелась в пустоту. Ничего, никакой ряби, никакого движения. Конечно же, показалось!
***
–Мама, – я касаюсь её рукой, уже бестелесной, уже совершенно чужой. Странно не чувствовать своего тела. В жизни этого не замечаешь. А это прекрасно – касаться, чувствовать, ходить.
Она вздрагивает, оглядывается. Напугала. Смерть была права.
–Мама, не плачь, – шепчу я, не зная, слышит ли она меня.
Она смотрит по сторонам, медленно поворачивает голову и вдруг останавливается прямо на мне. Она не может меня видеть, но она мать, и она чувствует.
–Ты?.. – её голос хрипит, срывается от волнения, она нерешительно поднимается из кресла.
Я делаю шаг назад. Мне кажется, если она меня коснется, я точно не смогу уйти. А Смерть заберёт. Её не умилостивить.
–Это ты? – она повторяет, её глаза точно смотрят на меня.
–Я…мама, – я отзываюсь. Мой голос полон слез. Надо же, а я этих слёз на своём лице и не почувствовала. Впрочем, я уже не могу плакать. Я умерла.
–Доченька! – она срывается. С хрипом и рыданием падает на колени, не заботясь о том, как это будет больно – упасть прямо на пол. Она рыдает, она тянет ко мне руки и я не могу ничего сделать. Я могу только стоять, я боюсь приблизиться, словно смерть – это заразно, и если я окажусь рядом, она тоже умрёт.
–Мама…– я опускаюсь на колени, впрочем, это мне уже не надо. Я ничто. Я пустота. Но я пытаюсь плакать, и даже что-то выходит. – Мама, я люблю тебя. Мама, прощай.
Я буду не та. Теперь я понимаю. Я уже чувствую, как изменилась. Значит, надо успеть сказать самое главное. И я говорю. Говорю, что люблю её и прощаюсь. Больше нам не встретиться. Души расходятся в вечности. Теперь я знаю.
Осторожное покашливание за спиной. Что ж, теперь со Смертью у меня больше общего, чем с живыми.
–Я люблю тебя, – шепчу я, поднимаясь, и говорю уже Смерти, – я иду.
Я заставляю себя не обернуться, не обернуться на слёзы, затихающие позади. Я заставляю себя идти вперёд, я чувствую, наконец, всей оставшейся сутью, что я умерла.
***
Она просыпается. Почему-то в постели своей дочери. В опустевшей, но будто бы затеплившейся снова. На кухне кто-то хозяйничает. Что ж, в последние дни кто-то вокруг постоянно хозяйничает. Она это принимает, потому что у неё нет сил на сопротивление.
Она поднимается, бережно застилает постель. Аккуратно так, как никогда не заправляла она.
Заправляла – теперь в каждом глаголе только прошедшее время. Она заправляла, она ела, она ходила, любила.
Любила… она вздрагивает, вспоминая свой сон. Ей чудилось, как она сидела в кресле – да, вон в том, и появилась её доченька. Сначала коснулась, потом вышла из серости, какая-то полупрозрачная, но живая. Она плакала. Она сказала, что любит её. Она сказала и страшное:
–Прощай.
Тяжело. Безумно тяжело начинать это утро. Но ей почему-то легче дышать. Это не конец. Смерть – не конец. И её дочь любит её и в посмертии.
И это даёт силы. Это позволяет выйти из комнаты в ванную, собрать волосы, умыться. Мир тлеет, мир никогда не будет прежним. Но сейчас она понимает с неожиданным удивлением, что это не конец, что она выживет в этом горе, хотя выживать и не хотелось. Но она сможет. Потому что её дочь любит и в посмертии. Потому что сама смерть – это не всё.
–Я тоже люблю тебя, – шепчет она, глядя на своё изменившееся отражение, – люблю тебя, доченька.
***
–Ну, могу похвалить, – сообщает Смерть, – спасибо, за то, что не надо было устраивать догонялок. Я этого не люблю
–Не за что, – теперь равнодушие охватывает меня. Позади мир. Позади жизнь. Позади мама. Я иду со Смертью, не зная, вернусь ли в него когда-нибудь, смогу ли запомнить, смогу ли найти что-то от прежней жизни.