–Там не так паршиво, – сообщает Смерть, пока мы идём по какой-то серой тропе. – Там есть свои правила. Есть и законы, и дружба, и вражда… словом, почти всё так как у смертных, но не до конца так. Ты поймёшь.
Я молчу. Иду и молчу. Я мирная. Я покорная. Да и что я могу против Смерти? что я могу против оставленной жизни? Смерть поглядывает на меня, не то хочет что-то сказать, не то спросить, не то посочувствовать – мне это не очень интересно.
–Эй, – я вдруг усмехаюсь собственным мыслям, – что ты там говорила насчёт последнего блюда?
–А что? – интересуется Смерть, – надумала?
–Не поздно?
–Теперь уже редко когда будет поздно, – острит Смерть, – ну? Чего хочешь?
Чего я хочу? Жить я хочу! Но это невозможно. Так чего я хочу после этого? Мяса? Рыбу? Овощи?
–Пирожное. С кофейным кремом.
Надо было что-то сказать, если уже начала.
Мгновение, и Смерть протягивает мне большую фарфоровую тарелку болезненно-яркого белого цвета. На тарелке возвышалась пирамидка – пирожное. Вкусное. Наверное. Я уже не ощущаю вкуса полностью. Чувствую крем (он кажется мне жирным), бисквит (он кажется суховат), шоколадно-кофейную прослойку (приторно!), но я из вредности ем маленькой ложечкой, замечая взгляд Смерти.
–Хочешь? – тяжело было выдержать этот пристальный взгляд.
–Нет, спасибо, – вздох был очень печальный. – У меня никогда не было вкуса. Никакого. Ни вкуса, ни обоняния, ничего.
Я доедаю в молчании. Наверное, надо посочувствовать, но я не могу сочувствовать Смерти, я ещё не могу её простить. Тарелка исчезает сразу же, как я съедаю последний кусочек.
–Ну всё, – замечает Смерть и протягивает мне руку. – Пора.
Я соглашаюсь. Я ступаю за ней, цепляюсь в её костлявые пальцы своими, бестелесными. Я умерла в четверть шестого утра, в марте. Был понедельник. И теперь Смерть ведёт меня к неизведанному, к неотвратимому, к бесконечному.
–Здесь мы расстанемся, – Смерть вдруг останавливается. – Дальше – туда. Там распределение.
Она указывает мне рукой и я вижу, хотя раньше даже не могла. Вижу толпу – души! Такие же бестелесные как я. Мужчины, женщины, дети. Есть совсем маленькие – их держат на руках. Вокруг суета, но какая-то приглушенная. И все чего-то ждут.
Я оборачиваюсь к Смерти, что сказать ей что-нибудь едкое напоследок, и застываю. Смерти нет. Правильно, ведь я, как и все эти души, уже не принадлежим ей.
Я вздыхаю, и становлюсь в эту толпу. Спешить некуда.
Конец