- Нюхай!
Мы с братом принюхались и хором отозвались:
- Дым!
Действительно, с реки явственно тянуло дымком. Подобравшись к крутому берегу реки, мы увидели внизу, на льду, множество горящих костров – это был лагерь суаминтов. Пересчитав костры и полагая, что у каждого может быть по четыре-пять человек, включая женщин и детей, мы, посовещавшись, решили не ждать утра, и бегом пустились к нашему лагерю. Наскоро свернув лагерь и затоптав костры, все быстрым шагом двинулись вперед. Подойдя к спуску на лед, бойцы затаились и приготовили оружие. Наконец, Сойон крикнул, и мы лавиной скатились вниз. Суаминты не ожидали атаки и растерялись. Женщины и дети бросились бежать к противоположному берегу, а мужчины стали впопыхах искать оружие. Никакой дисциплины у них не было, а каждый наш боец стоил трех суаминтов в рукопашном бою. Сойгу бросился в бой вместе со всеми, но Сойон всюду неотступно следовал за ним – он больше всего боялся потерять сына еще раз. Мне никогда не доставляло удовольствия убивать людей, кем бы они ни были, и я только следил, чтобы наши потери были поменьше, и если видел, что кто-то из суаминтов хватался за лук, спешил послать в него стрелу раньше, чем он выстрелит в кого-то из наших – стреляли суаминты отлично. Но в свете горящих костров их фигуры было хорошо видно, и наши стрелы с бронзовыми наконечниками легко находили цель.
Наконец, бой закончился. Весь лед покрывали тела убитых суаминтов, скрыться удалось немногим. Женщин и детей мы не преследовали. У нас было ранено четверо, причем один – тяжело. Это был уже не очень молодой, лет тридцати, младший брат Карася, Бака. Стрела насквозь пробила ему живот, и он лежал, корчась от боли. Его быстро перенесли к одному из костров, и я тотчас занялся им – прежде всего, обломал у стрелы наконечник и выдернул ее из раны. Это было очень больно, но я не стал усыплять его при всех, а велел потерпеть. Надо отдать ему должное, он даже не вскрикнул, но после проворчал, что незачем было его так мучить, а надо было просто дать умереть, он видел такие раны и знает, что ему все равно конец. Посмеиваясь про себя, я приложил к его животу руку и сказал: «Дабу!». Когда боль тотчас же исчезла, и он даже смог сразу встать на ноги, его удивлению и радости не было границ. Став передо мной на колени, он кланялся до земли, принося благодарность не только от себя, но и от своей жены и всех своих многочисленных детей, которые не остались сиротами. Я тотчас поднял его, обнял и заявил во всеуслышание, что, во-первых, мы все делаем одно дело, и то, что он готов был отдать жизнь за наш поселок, уже больше любых благодарностей, а во-вторых, если уж на то пошло, благодарить надо не меня, а великого Дабу, а я, мол, что – просто мимо проходил.
Но Бака совершенно серьезно ответил, что Дабу, конечно, велик и все такое, но исцелил-то его я, а поэтому он – мой должник по гроб жизни, и никогда этого не забудет. При этом слезы обильно текли по его лицу, и он их ничуть не скрывал. Вот когда я ясно почувствовал, что значит для человека жизнь, и как это здорово – получить помилование, уже стоя на эшафоте. Конечно, я всегда это знал, но одно дело – философствовать, сидя в кресле, а совсем другое – почувствовать, видя смерть перед глазами.
После этого я шутя исцелил еще троих – у двоих были прострелены руки, а у одного – нога, но он потерял много крови. Еще несколько человек получили сильные ушибы от дубинок суаминтов, им я просто снял боль – переломов у них не было. После этого сеанса военно-полевой хирургии я собрал всех в центре лагеря суаминтов и сказал, чтобы все спокойно спали до утра, так как перо филина, души Дабу, будет нас охранять. На самом деле, я просто пожелал, чтобы, если возникнет какая-то опасность, я немедленно проснулся. Мы поужинали оставшимся от суаминтов мясом, потом стащили все трупы в одно место, поближе к берегу, и спокойно улеглись спать в шалашах побежденных врагов. Сойон не возражал, когда я командовал, он считал, что его задача выполнена, и не отходил ни на шаг от своего вновь обретенного сына, а меня все охотно слушались, так как, несмотря на внешнюю молодость, чувствовали опыт и уверенность, да и как же им было не быть – в действительности, считая всю мою жизнь, я уже разменял восьмой десяток лет, и за плечами у меня было всякое.
* * *
Наутро мы встали поздно – ночной бой отнял все силы. Изжарили остатки мяса, поели и тронулись в обратный путь около полудня. Дорога была знакомая, но усталость давала себя знать, и отряд двигался медленно. Только к вечеру вдали показался Ку-Пио-Су, но это зрелище нас не обрадовало – поселок горел. Взвивались языки пламени, клубился черный дым. Несмотря на усталость, все пустились бегом, и успели как раз вовремя. На остров в наше отсутствие напали суаминты – не всех мы перебили ночью!