Мелькор встретил меня в моих покоях, ещё раз напомнив, что это далеко не крепость. Да и какая может быть тут крепость, если даже дверей нет, только плотные шторы, мешающие любопытным наблюдать за любовными утехами молодого короля.
Герцог был внешне спокоен, только глаза его выдавали внутреннюю ярость, думаю, он сейчас с трудом сдерживается, чтобы не закричать на меня.
— Ваше Величество, — сказал он, с трудом подбирая слова. — Как вы могли так поступить? Казнить барона, словно простолюдина, при этом почти без вины.
— Он виноват в том, что обокрал мои земли, — напомнил я. — Через год провинция не дала бы ни одного флорина налогов, а жители умерли бы с голоду, или же ушли к другим сеньорам. Я всего лишь защищал свои доходы. Королю ведь положено заботиться о доходах казны?
— Да, положено, но для этого не обязательно никого казнить, вы понимаете, что это показательный пример для всего благородного сословия, они теперь знают, что каждого из них могут казнить по простой прихоти короля. Это недопустимо, именно они — главная опора трона.
— Кроме них, — продолжал упорствовать я. — Трону нужна казна, нам катастрофически не хватает денег, я уже советовался с казначеем. Я пытаюсь что-то сделать, например, отменил тот дурацкий турнир, на который требовалось сорок тысяч. Представляете, герцог, сорок тысяч флоринов. Я не представляю, это гора золота больше моего роста, и всё ради развлечения благородного сословия. Нет уж, увольте, я предпочитаю, чтобы благородные господа калечили друг друга бесплатно. На сорок тысяч можно нанять на год двадцать тысяч пехоты.
— Пехота, — голос герцога был отчаянным, я уже понимал, что жизнь моя висит на волоске. — Снова пехота. Что вы так цепляетесь за эту погань, их нанял когда-то ваш отец, а я всё собирался выбросить этих вонючих мужиков вон из королевства. Как можно полагаться на тех, кто не имеет представления о чести, кто был рождён в грязи, и даже не знаком с приличными манерами.
— Меня их манеры не интересуют, — спокойно ответил я. — Зато мне нравится получать результат, отдавая деньги. Они умеют воевать, это признают даже благородные господа, к тому же, они всегда под рукой. Кстати, я желаю, чтобы к имеющимся двум тысячам пехоты у нас появились ещё сотен пять мушкетёров. И деньги на это теперь есть. Точнее, будут, когда купец Готард выкупится на свободу.
— Мне уже доложили, что король, в ущерб своей репутации не только якшался с презренными головорезами, но даже сам лично стрелял из этих дымящихся труб, что смердят серой, словно их притащили прямо из ада. А насчёт купца, вы, конечно, вольны поступать с ним так, как вам заблагорассудится, отменить ваш указ я теперь не в силах, но имейте в виду, что своими нападками на него вы разгневали очень влиятельные банковские дома всего мира. Очень может быть, что потом вам такое поведение выйдет боком.
— Меня больше интересуют купеческие дома, а банкиры — это пиявки, которые не делают ничего полезного, но сосут соки из всей земли.
— Ваш покойный батюшка тоже так говорил, но ровно до того момента, как ему понадобились деньги. Тогда он и взял огромные займы, с которыми успел расплатиться только под конец жизни. Пришлось даже отдать кое-что из имеющихся земель.
— Да, я слышал, — сказал я уже спокойнее, нужно как-то его отвлечь. — И вообще, хватит мне рассказывать о проблемах, давайте поговорим о чём-нибудь приятном.
Я взял со стола кубок и наполнил его вином, снова надевая маску молодого оболтуса.
— О чём приятном? — спросил недоумённо Мелькор.
— Например, — я отхлебнул вина и покрутил в руках кубок. — О вашей дочери, вы почему-то в последнее время о ней вовсе не вспоминаете. Как она поживает?
— Она? — герцог растерялся, потом взял себя в руки, снова надел маску заботливого опекуна и заговорил уже довольно ласково. — Ваше Величество, моя дочь пребывает в добром здравии, если вы об этом. Сейчас она живёт в моём имении, на попечении воспитательниц, я решил, что не стоит ей пока находиться при дворе.
И видеть вечно пьяного дегенерата-развратника, с которым когда-нибудь придётся лечь в одну постель, подумал я, а вслух сказал: