— Вижу: жива, здорова, значит, все не так скверно, — вместо “здравствуйте” сказал он. — Хотя здоровье и прочее — категории временные.
— Утешитель, — фыркнула Серафима.
— Помнится, я тебя полгода назад предупреждал! Предупреждал?
— Ну…
— Гну. Сколько они хотят?
— Восемьдесят семь миллионов. Владимир Петрович присвистнул.
— Да-а, такие деньги в три дня не соберешь…
Я взирала на него в крайнем негодовании. С момента нашей последней встречи он заметно постарел, потускнел и осунулся. И не имел ничего общего с бравым защитником правопорядка. На Владимире Петровиче был неновый серый костюм, подозреваю, единственный. Манжеты рубашки заметно обтрепаны, волосы давно требовали стрижки. А в целом он выглядел классическим неудачником: ранняя седина, утомленное лицо равнодушный взгляд.
— Если я правильно понимаю, Владимир Петрович, — не выдержала я, — вы советуете тетушке отдать деньги?
— Советую, — кивнул он бесстрастно.
— Выдумаете, она их украла?
— Не думаю.
— Тогда, простите, я ничего не понимаю.
— Лика, нельзя ли мне чашку кофе, лучше с бутербродом. Я не успел пообедать, — усаживаясь поудобнее в кресле, попросил Владимир Петрович.
— Свари ему пельменей, — сказала Серафима.
С моей точки зрения, он и чая без заварки не заслуживал, но я подчинилась. А вернувшись с пельменями, заявила:
— Я по-прежнему не в состоянии понять ход ваших мыслей.
— Если я правильно информирован, боюсь, ничего другого, как заплатить, не остается.
Видно, на целый час Владимир Петрович опоздал не зря и кое в чем успел разобраться. Слегка утомленным голосом, расслабленно сидя в Серафимином кресле, он прочитал пятнадцатиминутную лекцию, из которой я вынесла убеждение, что нам не поможет сам Господь Бог. Сдаваться не хотелось, и я гневно спросила:
— Выходит, всякие подонки могут врываться….
Владимир Петрович поднял ложку, прерывая поток моего красноречия, и прочитал еще одну лекцию, короткую, но впечатляющую. Я загрустила, а он закончил так:
— А по поводу посещений… если мы будем иметь официальное заявление… ты будешь его писать? — Серафима энергично замотала головой. — Знакомо. Так вот, в этом случае мы примем меры. Однако в течение длительного времени оберегать тетушку денно и нощно мы возможности не имеем. Конечно, я могу выступить в роли личного телохранителя, но и я должен работать, а также спать. Потому толку будет немного. Следовательно, нам необходимо подумать, где достать до вторника восемьдесят семь миллионов.
— Ушам своим не верю, — всплеснула я руками.
— Я твоей тетушке раз сто говорил, что в этом гадюшнике ей не место. Говорил я тебе?
— Ой, помолчи, — махнула рукой Серафима. — Не хватает мне только морали выслушивать.
Я посмотрела на нее, потом на Владимира Петровича и вздохнула:
— Что ж, давайте думать… Часть денег я могу занять у Павла Николаевича. Думаю, он не откажет.
— Это твой плешивый бизнесмен? — нахмурилась тетка Серафима.
— Что за выражения? Он очень приличный человек.
— А чего ты за него замуж не выходишь?
— Замуж? — вытаращила я глаза от удивления. — За Павла Николаевича? — Такая мысль никогда не приходила мне в голову.
— Конечно. Хороший человек и два года таскается за тобой как хвост.
— Да что за глупость такая? Я совершенно не хочу замуж.
— Так я тебе и поверю, замуж все хотят. Молчи лучше. Денег она займет… Чтоб я собственную племянницу, кровинушку, отдала на поругание какому-то хмырю за паршивые восемьдесят семь миллионов?
— Серафима! — гневно крикнула я.
— То-то. Серафима… Чем отдавать будешь?.. Не тревожь меня.
— Но где-то мы их должны взять. И тут тетушка заявила:
— Не в деньгах дело… ~ Что? — открыла я рот, а Владимир Петрович нахмурился.
— Даже если я отдам деньги, на этом Дело не кончится. Юрик меня все равно достанет, не битьем, так катаньем.
— И чем ты ему насолила? — спросил Владимир Петрович.
Серафима с тоской посмотрела на люстру и молвила:
— Младший Катков в друзья набивался. Ну, я под горячую руку и огрела его бутылкой из-под пива. Разозлился, крысеныш, тут и начались мои неприятности.
— Ты ударила Жорку Каткова пивной бутылкой? — удивился Владимир Петрович. — И лежишь на диване в таком цветущем виде? Не могу поверить…
— Я сама с трудом верю, все в зеркало поглядываю. Восемьдесят семь миллионов — это только начало…
— Уж это точно, — покачал головой Владимир Петрович. А я попыталась внести ясность:
— Кто такой этот Жора, и что все это значит?
— Братья Катковы в наших местах люди известные. Бандиты, одним словом. Старший, Юрка, многое в городе к рукам прибрал, в том числе и казино, где Серафима трудится, а младший Каток — психопат и убийца.
— Как вы интересно рассказываете, — съязвила я. — Отчего ж он не в тюрьме и не в больнице, а к тетушке пристает.
— Оттого, что все в подлунном мире не так просто. Опечалила ты меня, Серафима, — сказал Владимир Петрович.
Пожалуй, и в самом деле придется идти к тебе в телохранители.
— Ты чего на диване лежишь, дурища? — не выдержала я. — Собирай вещи и бежим отсюда без оглядки.
— Не могу. Это противоречит моему характеру, — серьезно сказала Серафима. — Оглядываясь назад, я вижу осуждающие лики предков. Бабка на Соловках сгинула, а крест с шеи не сняла.
— Так то крест, и бабка была староверкой, а ты ни в черта, ни в Бога не веруешь, а вот если будешь на диване лежать, то с предками встретишься раньше времени.
— Я не лежу на диване, — обиделась Серафима. — Я думаю.
— О чем, интересно?
— О спасении живота своего. И тут ты по справедливости мне помочь должен, — повернулась она к Владимиру Петровичу. — Скажи-ка, есть в городе человек, способный посадить братанов Катковых на задницу?
— В данном конкретном случае? Наверное, есть.
— То, что мне надо!
— Серафима, — нахмурился он. — Я тебе уже говорил и опять скажу: женщина, если она не совсем дура, должна Держаться от бандитов подальше, лучше всего и вовсе не знать об их существовании. Я ясно выразился? Кстати, пословицу вспомнил: из огня да в полымя. Знаешь такую?