-Сдюжим! – заулыбался в темноте Исмаилов.
-А как же! - подхватил Копылов.
И они, цепляясь за выступы, стали подниматься в кормовой отсек.
-Двадцать четыре человека, - доложил Акунёв Каретникову через час, когда все собрались в кубрике девятого отсека и пересчитали живых.
У многих были ранения. Но самое серьёзное - у мичмана Артёма Коткова из восьмого отсека. У него была крупная рана на боку из которой безостановочно сочилась кровь. Кто-то снял с себя бельё, и им, как могли, перетянули рану. Но мичман впадал в забытьё, стонал и, приходя в себя, бредил.
Остальные нашли спасательные комплекты, и, надевая их, перебрасывались советами.
-А если шлюз не работает? - спросил кто-то.
-Тогда придётся затопить отсеки, - ответил Каретников.
-Вы только, когда выберетесь, про кессонку помните, - вдруг сказал пришедший в себя Котков.
-Как ты, Артём? – спросил его Копылов.
Но мичман больше голоса не подавал. И подползшему к нему Сашке Копылову осталось только закрыть Коткову глаза.
-Нас двадцать три, - сказал Саша в темноту. И все замолчали.
Тишину прервал мичман Бочкин. Он исследовал аварийный люк и пришёл к неутешительным выводам:
-Из-за удара люк деформировало, зажало замок.
-И что это значит? – спросил кто-то.
-Что мы не сможем его открыть.
По спине Каретникова пробежал холодок.
-А на сколько тут хватит воздуха? – спросил Копылов.
-Трудно сказать, - медленно начал Павел, - думаю, что на пару суток точно. А там... Нам нужно выдолбить этот чёртов замок.
-Но это невозможно, - начал Исмаилов, - толщина люка… плюс обшивка…это получается…
-Хватит, - перебил его Каретников, - мы должны выдолбить его. Ребят, по двое. Ищем, что попадётся под руку, и работаем. Без остановок.
И они начали долбить. Сергей Акунёв нашёл обломок крупной детали и орудовал им. Рядом лупасил по люку какой-то хреновиной Сашка. Шли часы. Ребята сменяли друг друга, но бороться не переставали. Правда, и замок не особо поддавался.
В один из перерывов, часов через десять, Павел Каретников нашёл у себя в кармане карандаш. На обрывке журнала он стал коротко описывать события левой рукой, потому что правая уже совсем не работала.
-Зачем это? – спросил его Акунёв, которого капитан-лейтенант попросил себе подсветить затухающим фонариком.
-Для тех, кто нас найдёт, - тихо сказал Павел. - Если…
Они переглянулись. Каретников упрямо стиснул губы и продолжил писать, пока фонарь не потух.
Вдруг тот, кто дежурил у люка, закричал: «Стоп! Всем молчать!»
Застыли. И в полной тишине, они услышали глухие удары в перегородку субмарины.
-Азбука Морзе, - прошептал Копылов, - Исмаилов, ты вроде знаешь?
-Спасательная команда «Алтай»… На море шторм…Нас попытаются вскрыть. Спрашивают, как мы? – перевёл перестук Исмаилов.
-Ответь им, Фарид, что, мол, в живых двадцать три человека. Держимся, - сказал Каретников.
Исмаилову кто-то сунул в руки гаечный ключ, и он стал выстукивать по люку ответ.
…Шли вторые стуки, но подруги боялись оставить Тамару одну. А она так и сидела в праздничном платье на кухне, вцепившись в парадный китель мужа.
-Паша вернётся, - повторяла она, покачиваясь и глядя невидящим взором, - Паша вернётся.
…Наташку с кровотечением по срочной отвезли в больницу. Корпулентная врачиха, елозя холодным датчиком УЗИ по животу пациентки, которой вкатили лошадиную дозу успокоительного, но ту всё ещё мелко трясло, сказала:
-Что же, плод пока жив. Сохранять будем? Или уж сразу почистимся?
Наташке вдруг стало нестерпимо страшно, что если она решится сделать то, что сейчас назвали жутким словом «почиститься», то с этим ребёнком она похоронит и Сережку, и саму свою жизнь.
-Будем сохранять, - глядя в потолок, одними губами ответила Наташа.
И вдруг, завыв, схватилась за халат врача и, захлёбываясь от хлынувших потоком слёз, закричала:
-Доктор, миленькая, пожалуйста, прошу вас… сделайте так, чтобы он жил. Сделайте так!!!
…Виталик с Лёшей стояли в коридоре у приоткрытой двери.
-Мать, ты есть будешь? – несмело спросил Лёшка, заглянув в просвет, но Клавдия не обратила на него внимания.
Ползая на коленях перед иконами, она беспрестанно молилась, неистово кланяясь, с отчаянием целуя грязный пол.
«Отче наш, иже еси на небесех, - шептала Клавдия уже который час подряд, -да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…» Она глотала слёзы, боясь прерваться, вкладывая в молитву всю силу материнской любви и продолжала вить из слов канаты, удерживавшие, как пуповина, её Сашку на поверхности затопляемого отсека.