Эмбер больше не улыбается; и Прайс никак не может понять почему, оттого умоляюще всхлипывает:
— Скажи мне, скажи, скажи, скажи, что ты жива, жива, жива, жива…
Она повторяет заветное слово сотни миллиардов раз, и оно сливается в страшное «живаживажива», звучащее словно приговор.
— Смертный приговор, — хохочет Эмбер у нее в голове.
— Пожалуйста, пожалуйста, по-жа-луй-ста…
— Живаживаживажива… — неправильным эхом повторяет Рэйчел, и от ее щеки отслаивается гниющая плоть.
Хлоя хрипит от ужаса.
— Живаживажива… — доносится до нее со всех сторон. — Живаживаживажива…
Прайс обхватывает голову руками и воет: на нее кровавым битым стеклом обрушивается небо.
Непослушными пальцами Фрэнк скручивает косяк. Рядом на полу Хлоя бессвязно шепчет: «Рэйчел, Рэйчел, ты жива. Жива».
— Заткнись ты, блядь! — непривычно высоко визжит мужчина и, вскочив, захлопывает дверь, отделяющую комнату от основного пространства фургона.
Через давно не мытое стекло фургона пробиваются золотистые лучи солнца.
— Львица. — Фрэнк облизывает пересохшие губы. — Да какая ты, нахуй, львица! Тупой ребенок! Похотливая малолетка, ищущая на жопу приключений… Ебалась с панком, дилером и, мать его, маньяком!
Фрэнк одним движением сметает бутылки, которыми заставлен стол — пол покрывается изумрудными и гиацинтовыми осколками. В комнате вскрикивает Хлоя. Мужчина сжимает кулак до боли в мясистых пальцах и сбитых костяшках, а после цедит сквозь сжатые зубы:
— Спасибо, Прайс. Спасибо, что нашла её до меня.
*
Утром у нее зудит рука — место укола иглой шприца, — болит голова и кровят губы, но Хлоя заставляет себя встать — просто для того, чтобы посмотреть в грязное зеркало и увидеть там болезненно-худое тело с красными глазами.
Она касается поверхности кончиками пальцев и неуверенно произносит:
— Рэйчел?
События не обрушиваются на нее волной — нет, она все прекрасно помнит; героин притупляет боль и почти отправляет ее на смерть, но память не стирает; да и хваленый наркотик, честно говоря, был так себе — Хлоя много слышала о подобных уколах «от отчаяния», но никогда прежде на себе этого не испытывала.
И сейчас она чувствует только одно.
Разочарование.
Ей мало; и пусть она чуть не захлебнулась в кровавой реке, ей все равно мало.
Снизу доносится шум: Дэвид приходит с ночной смены, Джойс уходит на вечернюю; хлопают двери, жарится мясо на обед, падает и поднимается подставка для зонтов.
Их дом живет той спокойной, размеренной жизнью, которой у нее никогда не будет.
Хлоя смотрит на них — четыре таблетки по десять миллиграмм, белые кружочки новой реальности, демиурговые ключи следующего мира, акварельные краски для черно-белых фотографий.
Теплое пиво мерзкое на вкус, но воды в ее комнате нет, а идти на кухню — все равно что ставить на себе крест или вешать мишень: эй, мудила, я пришла, давай, поори на меня; поэтому она кладет таблетки на язык и проглатывает.
Она не уверена, что выпила их достаточно, чтобы окончательно забыться; но надеется, что этой дозы хватит на пару часов.
На пару часов с ее Рэйчел.
И Эмбер снова приходит к ней. Приходит с первыми приступами тошноты, головной болью, захватив с собой ломоту в костях и судороги; теплым ветром проскальзывает в комнату и опускается на кресло-мешок рядом с Хлоей.
Прайс перекручивает от боли в груди, но она упорно держит это чувство внутри себя — эйфорию от близости с Рэйчел: запах ее духов, ощущение влажных губ на щеке, золотые вспышки в волосах.
— Хлоя, — говорит она, и имя теплыми пальцами трогает Прайс за плечо.
— Привет? — неуверенно произносит Хлоя. Ватный мир окружает ее белыми душными облаками.
— Привет.
Что говорить тому, кто когда-то стал для тебя всем, а после бросил, оставил, поломал, трусливо сбежал? Хлоя знает: Рэйчел собирала волосы в высокий хвост, завязывала их дерьмовой красной лентой и пила пунш из ладоней какого-нибудь бэдбоя, пока она сама выла волком от тоски в их убежище на свалке.
— Нейтана, — подсказывает Эмбер.
Хлоя соглашается: ей незачем отрицать очевидное. Рэйчел с ногами забирается на кресло-мешок и танцует, двигая бедрами в такт неслышной мелодии; показывает на Хлою пальцем со сломанным ногтем и манит к себе.
— Я не умею танцевать. — Прайс качает головой.
— Мне наплевать на это, окей? Просто танцуй!
И Хлоя подчиняется: нелепо машет руками, трясет головой и, кажется, даже ловит лучи диско-шара; пара секунд — и софиты замирают на железных заклепках куртки, разношенные кеды сваливаются с ног, волосы лезут в глаза; Рэйчел — высокая прическа, металлические украшения, черная одежда, поглощающая свет — отрывается рядом с ней, скачет вокруг своей оси, шевелит губами в такт песне. Они танцуют под FIREWALK; Хлоя кричит припев в деревянную крышу фермы.
— Хочешь меня поцеловать? — громко спрашивает Рэйчел.
Она пахнет духами и приторным дезодорантом, а еще сигаретами и водкой, и Хлоя вновь теряется в этом запахе.
— Что, прямо сейчас? — Хлоя пытается перекричать музыкантов.
— Дважды спорю. Целуй меня! — Эмбер тянется к ней губами.
— Я не…
Реальность вокруг нее меняется, и Хлоя отталкивает Рейчел, на деле — Макс.
— О черт, ты только что это сделала? — восклицает она.
С секунду Колфилд смотрит на нее, а потом падает, и кровь из ее головы заливает пол в комнате Хлои. Прайс кричит, но Макс уже исчезает, распадаясь на атомы.
Рэйчел вновь танцует на кресле-мешке, но теперь уже обнаженная, и Хлоя видит крошечный шрам на правой груди, от которого когда-то сходила с ума, а после уговаривала сделать одинаковые метки-татуировки. «Ты моя, — говорила ей Рэйчел. — Только для меня».
Хлоя не может отвести от нее глаз, только смотрит и смотрит — золото в глазах, загорелая кожа, маленькая грудь, узкие бедра; Хлоя сходит с ума и тянет к ней руки.
— Рэйчел… Пожалуйста… Ты жива…
— Кто тебе сказал, Хлоя? Кто тебе это сказал? — Рэйчел прекращает танцевать и складывает руки на груди. — Ну что за чушь ты несешь, родная? Кто же верит в такое?
Хлоя не понимает, что происходит. Во рту горячо и солено, в груди чертовски больно, и ей резко становится нечем дышать.
Она хватает себя за горло — и чувствует ледяные руки Рэйчел на нем.
— Конечно, я мертва, дурочка, — ласково говорит она и сжимает руки на шее Хлои.
Прайс слабо сопротивляется, но ослабший организм не может быстро реагировать на происходящее; оттого она будто наблюдает со стороны, как тонкие пальцы Рэйчел впиваются в ее горло; видит пену, выступившую из собственного рта; смотрит в глаза самой себе: зрачки с игольное ушко, лопнувшие капилляры, капли пота, стекающие по лицу.
— Пожалуйста, — она из последних сил пытается оттолкнуть Эмбер, но руки хватают воздух, — я же люблю тебя…
— Тебя, тебя, тебя… — слышится со всех сторон, — тебя, тебя, тебя…
— Оставайся со мной, — горячо шепчет Рэйчел. — Останься здесь, здесь так хорошо, свободно и легко…
Комната теряет яркость — Хлоя ничего не видит; только чувствует, как сердце пытается сделать удар, но — тщетно.
— Оставайся…
Удар.
— Здесь…
Удар.
— Со мной.
Удар.
Жизненная кардиолиния Хлои превращается в ничем не заполненную прямую, когда она с глухим звуком падает на выщербленный пол своей комнаты.
Но не обрывается.