Но вряд ли из неё получится хороший вожак. Дядя Ференц говорил: без борьбы нет жизни.
Кто не научится проигрывать, тот не научится и побеждать.
Он часто рассказывал нам печальную историю о шерстистой венгерской свинье, которая жила у одной принцессы из пушты. Хозяйка день и ночь кормила её всякими лакомствами, молоком с мёдом и марципанами.
Стоило той свинье лишь тихонько хрюкнуть, как ей тут же давали пряник, и так год за годом.
Свинья разъелась, растолстела, стала жирной и неповоротливой, а в конце концов совсем надоела принцессе, и та отдала её одному пастуху, чтобы впредь она жила у него с другими свиньями.
Увидев худых родственничков, толстуха громко рассмеялась:
«Что это ещё за худышки? Разве это свиньи? Да вас можно принять за овец!»
Свиньи проглотили обиду и ничего ей не ответили.
Но ночью, почуяв жирную добычу, прибежал шакал.
Свиньи завизжали от страха, протиснулись сквозь узкие воротца и оказались в безопасности в хлеву.
А толстая свинья не привыкла бегать.
Шакал живо с ней расправился: перегрыз горло и слопал.
Дядя Ференц учил нас: «Запомните крепко-накрепко — кто жаден до еды, дойдёт до беды!»
Но Малышке бояться нечего.
У неё есть я.
Я ей как брат.
Учу её бегать наперегонки и бороться. Забочусь, чтобы она лишнего веса не набирала, так что половина её кекса всегда моя.
А если она об этом забывает, я сам у неё из руки его выхватываю.
Бывает, Малышка рассердится и набросится на меня с кулачками.
Тут мы давай пихаться.
Так и кружимся на полу: она тянет меня за ухо, а я её — за рукав или штанину.
Конечно, осторожно.
Ведь у неё нет шерсти, чтобы защитить кожу. Но Фридберту невдомёк, что я это понимаю. Поэтому он всегда вмешивается, когда мы затеваем возню.
Грозно командует мне: «Фу!», а Малышке велит:
«Прекрати сейчас же дразнить собаку, а то она тебя укусит!»
Но девочка только смеётся и кричит ему в ответ своим звонким голоском:
«Тогда я его тоже укушу!»
Правильно, сестрёнка!
Так ты научишься бороться и побеждать.
Лучшее место для сна — на овечьей шкуре у постели Эмили.
Шкура пахнет отчим домом, степями пушты и овцами.
Конечно, мне там лежать строжайше запрещено.
Фридберт считает, что в спальне собаке не место, он хочет, чтобы я спал в собачьей корзине.
В коридоре!
Ни за какие коврижки!
Корзина сплетена из ивовых прутьев.
А вы пробовали когда-нибудь спать на ивовых прутьях?
Нет ничего более неудобного; уж лучше спать на голой земле.
К тому же эта корзина давно мне мала.
Мне хочется во сне растянуться во весь рост, а приходится сворачиваться калачиком, словно кошке, — просто беда!
Я ясно дал понять Фридберту, как отношусь к этой корзине.
Ночь за ночью грызу я ивовые прутья и каждое утро выслушиваю одни и те же упрёки.
Стоит хозяину заметить, что я наделал, он кричит, что это «фу».
Согласен, «фу»: и по мне, нет ничего хуже этих прутьев.
Но я всё же это дело так не оставлю и в конце концов разделаюсь с этой корзиной.
Как-никак, я овчарка и зубы у меня ого-го!
Между прочим, у нас в Венгрии есть одно твёрдое правило: ночью всё стадо спит вместе.
Ведь только когда овцы спят рядышком-рядом, овчарки могут отогнать от них шакалов и хорьков.
А, скажите на милость, какой толк от собаки в коридоре?
Вдруг ночью в окно прокрадётся лесной кот и застанет хозяев врасплох сонными?
Такое уже случалось, мне дядя Ференц рассказывал.
Целое семейство погибло за одну ночь.
К ним пробрались дикие кошки, страшно кровожадные.
А спальня была заперта.
Только собака и выжила.
Но какая для неё потом была жизнь — она же потеряла своих хозяев!
Дядя Ференц говорил, что та бедная овчарка потом лежала на их могиле, не ела, не пила от горя, да так и сдохла от голода.
К счастью, Эмили часто оставляет дверь приоткрытой.
Стоит мне услышать, что мои подопечные заснули, я прокрадываюсь в их спальню и укладываюсь на той самой овечьей шкуре.
Всю ночь стерегу я своих хозяев и уже девять раз прогонял дикую кошку, посягавшую на Фридберта.
Но он ни разу меня не поблагодарил, наоборот: рычал на меня спросонья так, что в ушах звенело.
Ну и что с того, что та кошка очень похожа на нашу Мицци?
Откуда Фридберту знать, какая эта Мицци злющая и опасная: ему-то она нос когтями не царапала!
Увы, чёрная неблагодарность — удел верной овчарки.