Феллини сказал: «Были времена, я мог слоняться по Риму когда угодно. У меня был особый иммунитет. Как если бы я был шерифом. А сейчас вокруг полно чужаков, наезжающих отовсюду. Мы импортируем грабителей. Эти приезжие не знают Феллини. А если и знают, им до фонаря».
И тут мы поняли, что не одни.
Мы услышали голоса — мужские голоса, хотя никого не видели. Из-за угла появились шестеро крепких парней, одетых в черные кожаные куртки и громко разговаривающих между собой. Они шли за нами по пятам.
Феллини предупредил меня, чтобы я не оборачивалась, демонстрируя страх, но вокруг было так темно, что, похоже, любое выражение лица осталось бы незамеченным. Он сказал, что мы где-то недалеко от места, на котором нас ждет такси.
Одетые в кожаные куртки парни подошли ближе, окружив нас полукольцом. Они прекратили разговор. Никто не улыбался. Затем от них отделился один и направился к нам. Он уставился на Феллини. Феллини — на него. Потом, даже в кромешной темноте, мы различили его белозубую улыбку. Остальные расслабились. Тот, кто вышел первым, наверняка главарь, поприветствовал Феллини:
«Buona sera, Федерико!»
Они перекинулись парой слов. Нас проводили до еще ждавшего нас такси. И компания пошла своей дорогой, куда бы она ни вела.
«Этих я знаю», — произнес Феллини. Я это заметила.
Такси стояло на месте. Водитель мирно спал. Он не сомневался, что в конце концов Феллини вернется.
Во время одной из наших первых встреч Феллини сказал: «Я бы хотел, чтобы вы взяли у меня небольшое интервью, но его не надо тщательно планировать и обдумывать. Короткие беседы самые интересные; они выходят хорошими, когда вступаешь в них внезапно. Мне кажется, в путешествие по имени жизнь надо отправляться честно и открыто».
Он терпеть не мог заранее договариваться о встрече. Ему не нравилось все, что требовало особых обязательств. Режиссер предпочитал, чтобы все, что он делал, за исключением фильмов, носило характер случайный и спонтанный. Любил кататься со мной по Риму без всякой конкретной цели, говоря: «Я люблю просто ездить по улицам. Поездка в определенное место никогда не приносит мне такого удовольствия, как бесцельная езда на машине. Постоянно сменяющиеся за окном картинки, почти как в фильме, одно из самых сильных впечатлений в моей жизни».
Те же ощущения у него вызывали пешие прогулки по Риму, и он никогда от них не уставал. Я надевала обувь на низком каблуке, единственно возможный вариант, когда ужинаешь с Феллини, который мог сказать: «После ужина неплохо пройтись до дома пешком», умолчав о том, что прогулка займет сорок минут. Когда подошвы изнашивались, Рим становился подходящим местом для покупки туфель на толстой подошве.
Куда бы мы ни шли, Феллини разыгрывал мини-пьесы о людях, сидящих за соседним столиком в ресторане, или принимался обсуждать характерные типажи, замеченные на улице. Во время поездки на машине либо прогулки пешком попадались лица или типы, которые привлекали его внимание. Он постоянно за кем-то наблюдал, особенно любил смотреть на зевак, глазеющих на витрины магазинов на виа Кондотти. В Риме все, кто мог себе позволить, одевались на этой фешенебельной улице, а прочие приходили сюда просто поглазеть на витрины. Поскольку виа Кондотти была закрыта для транспорта, мы шагали прямо посередине. Феллини указал на несколько модно одетых парочек с яркими пакетами и свертками, перевязанными ленточками, от Валентине, Армани и Бул-гари. На виа Кондотти женщины с гордостью несли свои покупки, их содержимое было легким, но дорогостоящим. Вот Феллини выделил красивую молодую женщину в сопровождении пожилого спутника. «Он отнюдь не ее дедушка, — заметил он. — Она — его любовный трофей. Видите, как он ею гордится?»
Феллини продолжил: «Днем, гуляя по виа Кондотти, можно увидеть богачей, живущих своей жизнью «с пяти до семи». Очень богатые могут позволить себе «с пяти до восьми». Выходят на променад со «вторыми женами». Водят своих любовниц по магазинам, с покупками под мышкой останавливаются выпить по дороге вермут или чинзано. После этого возвращаются в «гнездышко», и в назначенный час они уже дома, ужинают с женой и детьми».
За углом с другой стороны дороги послышались чьи-то крики; Феллини обернулся и сказал с абсолютно ничего не выражающим лицом: «Шарлоттина, вы слышите? Знаете, откуда взялся этот шум? Это демонстрация протеста против Феллини. Те люди, с которыми я не встретился, те, которым не дал интервью. Они увидели меня с вами и спрашивают: «Почему вместо нас он дает его этой американке?»