В конце каждого воскресного комикса Маленький Немо садился в кровати, понимая, что все случившееся ему приснилось. Если сон был хорошим, он горевал, что проснулся, если страшным — радовался. В детстве, засыпая, я всякий раз надеялся, что мне приснится сон, похожий на те, что видел Маленький Немо. Иногда такое случалось. Думаю, Маленький Немо оказал большое влияние на мои сны. Нет, мне не снились его сны, мне снились мои. Но его сны ясно говорили, что возможности сновидений бесконечны: их можно изучать всю оставшуюся жизнь. Все начинается с веры в возможность чего-то. Мне также нравились Попай [1] и Олив Ойл, и восхитительные «изобретения» Руба Голдберга [2] которые выполняли совершенно бессмысленные операции чрезвычайно сложным образом. Был еще Веселый Хулиган [3], носивший консервную банку вместо шляпы. Теперь уже не делают таких комиксов. Хотелось бы мне знать их создателей. Не будь я режиссером, стал бы рисовать комиксы.
Мать тоже любила рисовать разные картинки. Она делала это потихоньку от всех, когда я был еще маленьким. Именно она научила меня рисовать карандашами, а позже — пастелью. По ее рассказам, я, пока разобрался, что к чему, с упоением рисовал повсюду — на стенах, на скатерти ручной работы, расшитой кем-то из ее семьи. Пришлось хорошенько потрудиться, чтобы все отчистить, пока не заметил отец. Когда отец уезжал — брат тогда был еще малышом, — мать занималась со мною, поощряя мои усилия.
Я никогда не уставал рисовать. Когда отец находился дома, а такое тоже иногда случалось, ему не нравилось, что я часами сижу за столом и рисую. Отец называл это девчачьим занятием. Мне не надо было говорить, я и так понимал, что отец предпочел бы видеть меня на улице, гоняющим мяч с другими мальчишками, хоть я и сам в то время был немного больше мяча. Тогда мать перестала поощрять мое увлечение, да и сама перестала рисовать — по крайней мере, я больше не видел ее за этим занятием.
Я забыл, когда и как начал рисовать — так давно это началось. Такое ощущение, что это всегда было частью меня и никуда от меня не уходило. Помнится, однажды, когда я, уже взрослым, приехал в Римини на Рождество, кто-то сказал матери: «У Федерико талант художника». И я услышал, как мать с гордостью ответила: «Это у него от меня. У меня в юности тоже находили способности, и это я научила его рисовать». Тогда-то я все и вспомнил.
Я страстно мечтал познакомиться с Флэшем Гордоном. В детстве он был моим героем, и так им и остался. Я никогда до конца не верил, что он выдуманный персонаж.
Американский писатель-фантаст Рей Брэдбери говорил мне, что в его жизни похожую роль играл Бак Роджерс. Как-то в детстве друзья высмеяли его одержимость Баком Роджерсом, и он, вернувшись домой, уничтожил свою коллекцию комиксов с любимым героем. Сам я по натуре не коллекционер и ничего не собираю, но могу понять тех, кто поступает иначе. Оставшись без коллекции, Рей почувствовал себя несчастным и одиноким. И тогда он решил, что так называемые «друзья», которые хотели, чтобы он был, как все, и расстался с тем, что так украшало его жизнь, вовсе не были ему друзьями. Поэтому он перестал с ними встречаться и стал снова собирать комиксы с Баком Роджерсом. У него ушло много времени на то, чтобы вновь собрать коллекцию, но зато она стала еще лучше.
Я понимаю его чувства, потому что и сам много раз отчаянно переживал из-за отношения к себе других детей. Теперь я даже имен их не помню. Но в свое время они имели надо мной огромную власть, власть надсмотрщиков, от чего я ужасно страдал. В детстве сверстники могут стать причиной настоящего эмоционального срыва.
Думаю, что не пропустил ничего из написанного Реем Брэдбери. Прочитав «Марсианские хроники», я загорелся желанием снять по ним фильм. Я большой поклонник научной фантастики. Фантазия и сверхъестественное — вот, что интересует меня. Это, можно сказать, моя религия.