От мыслей отвлёк отчим:
- Люда, пора.
Я подошла к гробу, в последний раз взглянула на мужа и спешно отвернулась. Мне не хотелось видеть то, как вновь закроют крышку, мужчины опустят ненавистный мне короб, а люди начнут обсыпать его землёй. Не желала во всём этом участвовать, но участь была неизбежной. Как мантру, как молитву я повторяла: «Не со мной. Не со мной. Всё происходит не со мной». Но резкий звон удара молотка о гвозди, заставил вздрогнуть с осознанием неминуемого расставания. Навсегда. Вновь удар, и сил уже нет. Я упала на колени и горько зарыдала. Который раз уже? Не знаю. Но мне казалось, что слёзы – это спасение от боли, пустоты и потери самого важного в жизни. Я плакала, а кто-то гладил меня по спине, нашёптывая глупости: «Всё образуется, Людочка. Время лечит… Яшка не хотел бы видеть твоих слёз». Однако я не могла разобрать весь смысл этого потока слов. Только звон. Только молоток и гвозди. Когда эта пытка прекратилась, меня подхватили под руки и с лёгкостью подняли, словно я не человек из плоти и костей, а пустой мешок. Ноги, ватные и одновременно ужасно тяжёлые, тут же подкосились, но я удержалась. Мне в руки насыпали влажной земли и велели кидать. Что за ужасное действо? Как можно кидать землю, в которой скоро сгниёт твой любимый человек, прямо на него? И почему я должна это делать?
Вокруг меня толпились люди, в чьих руках чернели зерна почвы, слипшиеся в твёрдые комки земли и ожидавшие скорейшего приземления, а лица некоторых уже недовольно кривились. И почему я замечаю все эти мелочи? Какое мне дело до других?
Заставлять их ждать не хотелось, поэтому быстро выполнив свой долг, я сделала два шага назад и беспристрастно стала наблюдать. Спустя минуты две-три, земля споро скользила по ржавой лопате и хлопками падала в яму. Люди же начали расходиться. Немногие подошли ко мне с ободрением, но несмотря на это, я мысленно отблагодарила каждого. Хоть и догадывалась, что у большинства скорбь на лицах была фальшивой.
Все ушли, а я продолжала стоять. Четверо мужчин, завершивших свою работу, спорили в стороне с отчимом и размахивали руками, показывая деньги. Я же смотрела на свежий холмик, усеянный венками и думала лишь о том, что нас с мужем разделяют всего два метра и... наверное, грань. Граница между жизнью и смертью, которую можно перейти добровольно или ждать своей участи. От первого мне стало не по себе. Жизнь я любила. А от второго – тягостно. Ожидание всегда меня напрягало.
- Не плачь, дитя. Твой муж ушёл в мир лучший, нежели этот. Разве можно по этому поводу лить слёзы?
Я взглянула на говорившего и узнала в нём старика с гвоздями. Он всё так же был совершенно спокоен и с любопытством разглядывал место захоронения.
- Забавный обряд у вас. Правда, жестокий. А зачем кресты над могилами? – снова эти тёплые, как майское солнце, глаза...
- Как же? – с непониманием отозвалась я. – Символ веры ведь.
- Крест? – удивленным его лицо выглядело длиннее и суше. Как будто все морщины натянулись и застыли.
- Ну да, – коротко ответила и в замешательстве уставилась на один из венков.
«Помним. Скорбим. Любим. От рабочего коллектива».
- Тебе больно, дитя? – снова спросил мужчина, чем вызвал моё негодование. Возникшее в груди раздражение тоже унять не удалось. Мне не понравилось то, что совершенно незнакомый человек лезет в душу, да ещё и вот так. Будто по незнанию.
- Разве не видно? – буркнула я.
- Душу человека не видно... – философски заметил он.
- Послушайте, что вам нужно?
Старик вновь улыбнулся.
- Хочу помочь.
- Чем? – поток слёз снова вырвался наружу и мокрыми дорожками потёк по щекам. – Я только что похоронила мужа! – закричала, уже не понимая, что нападаю на незнакомца просто потому, что мне и вправду больно. – Я прожила с ним больше половины своей жизни. Мы вместе росли, вместе учились, вместе переживали неразделенные чувства к другим и потом провели два самых прекрасных в моей жизни года. По-вашему, мне совсем не о чём скорбеть?