Слишком эмоциональна и молода, слишком ненавидит меня. Что, впрочем, вполне взаимно.
Если смотреть отвлечённо, то Табита не особенно отличалась от некоторых золотых девочек, с которыми мне приходилось общаться в прошлой жизни. Я старалась не пропускать такой типаж в ближний круг, предпочитая подруг постарше и посерьёзней. Но у папы был круг партнёров, с детьми которых с детства приходилось поддерживать светские отношения, потому что… ну мы же почти семья, верно? По крайней мере, именно это говорил папа во время совместных посиделок с партнёрами, выверено улыбаясь и получая в ответ такие же улыбки.
Деловые связи. Без них никуда.
Табита напоминала мне Анжелу, дочь очень полезного человека. Я помнила, как на вечеринке в день девятнадцатилетия Анжела вылила коктейль на голову официантке, потому что “тупая курица не понимает, как нужно готовить мохито. Из какой помойки ты вылезла и кто тебя сюда взял работать?”. Позже, на новогодней тусовке, Анжела потушила сигарету о щёку своего телохранителя, потому что тот попытался забрать её со слишком далеко зашедшей вечеринки.
При всём при этом, со мной Анжела была мила и учтива, хотя и не слишком любила. Называла за глаза высокомерной стервой, занудой и сухарём. Узнав же о моей болезни, заявила: “Видимо, это ей наказание за стервозность.” Но опять же, не в глаза, нет. Разумеется, мне донесли доброжелатели, но это совсем другое.
Анжела была пуста и очень одинока. Она выросла с нянечками и видела родителей раз в месяц. Её вызывающее поведение кричало: “Обратите же на меня внимание, хоть кто-нибудь!”
Её можно бы было пожалеть, но почему-то не хотелось.
Она не тушила об меня сигареты, не выливала на голову коктейль. Потому что я оставалась в её понимании равной. А вот официантка или телохранитель — нет…
Точно такой же была Табита. И в её классификации низшей формой жизни значились, определённо, попаданцы.
Мы возненавидели друг друга с первой встречи: золотая девочка, под которой шатается статусное кресло, и презираемая ею попаданка, которая нагло бросает ей вызов… При таком раскладе не могло быть другого исхода, кроме ненависти.
Иронично, что именно восемнадцатилетняя Табита была первой из семейства Фэрриман, с кем я познакомилась лично. она подсела ко мне в первый же день в академии Тенебрис и сказала: “Эй, ты! Как там тебя? Сходи принеси мне обед!”
Оглядываясь назад, стоило промолчать. Правда, стоило. Но я не привыкла, чтобы со мной так обращались.
“Эй, ты, — сказала я ей. — Как там тебя? Вали и тащи свой обед сама, я тебе тут не прислуга!”
Я сказала это достаточно громко. В столовой послышались смешки. У Табиты Фэрриман было много врагов… И хорошая память.
“Встретимся с тобой в круге выбора, — прошипела она. — И не забывай, что это моя семья владеет твоим контрактом!”
На том этапе, правда, катастрофы можно было избежать. Если бы Табите хватило мозгов объяснить мне всё касательно контракта, я бы попыталась ей подыграть. Не факт, правда, что получилось бы: всё же, пробы сил необученных ведьм происходят больше на инстинктах. И, как бы наши с Табитой силы ни подходили друг другу, ментально мы вряд ли могли составить один шабаш. Да и не может быть в одном шабаше две верховных, а ни одна из нас это место не уступила бы так просто… Впрочем, это частности.
В любом случае, знай я, что на кону, то могла хотя бы попытаться соединить энергии с Табитой. Потом, стань мы шабашем, конфликт бы сгладился: ведьмы внутри одного круга входят в баланс друг с другом…
Но суть в том, что верховная может быть только одна. И в маленьком шабаше, и, что важнее, в большом Ковене.
Но тогда я не знала об интригах, местных расстановках сил и прочих вещах. То был мой второй день в этом мире, где драконы превращаются во владельцев банков, демоны занимаются бизнесом, а саму меня берут учиться на ведьму. Поскольку я пришла поздно, к самому началу учебного семестра, то в секретариате радостно сообщили, что испытывать и подыскивать новый шабаш мне будут вот прямо сегодня.
Я ещё не знала, жива или мертва, галлюцинирую или сплю. Зато было… страшно, шокирующе, непонятно, пусто. Прошла физическая слабость и бесконечная терзающая боль, но на смену ей пришёл серьёзный психологический кризис.
Там, на Земле, мне приходилось читать и смотреть про попаданцев. Уж не знаю, в силу ли художественного преувеличения или просто более сильной психики, те попаданцы относительно просто мирились с новым миром. В стиле — ну попал и попал, что уж тут. Может, это связано с тем, что многие попаданцы в кино или книгах — дети, психика которых пластичней? Или дело в том, что большинству из них нечего особенно терять, и любая жизнь кажется лучше той, прошлой?..