От злости у меня дергается глаз.
— Все, не продолжай. Помолчи. — Ложусь рядом и задницей откидываю Светку к стене. — Просто дай спокойно умереть!
Глава 5
Из-за Светки целый день жизни прошел впустую. Мы спим до самого вечера, а потом она долго собирается отчалить, но все никак не соберется и каждую минуту норовит снова присесть мне на уши.
Распрощаться с ней получается лишь под вечер.
Застегнув в прихожей косуху, она долго роется в кармане и достает из него кусочек красочного картона:
— «Король и Шут» в субботу приезжает, ты ведь в курсе. Кидис тоже идет, а я не хочу его видеть. Но не пропадать же билету. Так что держи. Развеешься.
Я хотела попасть на этот концерт, даже была немало расстроена из-за того, что вовремя не купила билеты. Но теперь на душе как-то мутно. Одной на рок-концерт идти — это, как по мне, извращение.
***
Мама опять познакомилась с мужчиной. Говорит, что вдовец. Серьезный, галантный… Вот оно, чудо всепрощения и несусветной глупости. Как же после стольких предательств можно оставаться настолько наивной? Меня одолевает желание с разбегу впечататься головой в стену.
От маминых восторженных рассказов я на весь день прячусь в своей комнате, выхожу оттуда только по крайней необходимости, но даже во время коротких вылазок стараюсь не смотреть в мамину сторону.
На крыши домов плавно опустился дымный промозглый почти осенний вечер, а мы с ней через стенку друг от друга наводим марафет для выхода в свет. Мама собирается на свидание, а я — в ДК. Она накручивает себе озорные букли, а я обвожу глаза черным карандашом.
Мама не выдерживает первой и врывается в мою комнату под предлогом, что нуждается в совете:
— Ликусь, какие лучше? У этих каблук неустойчивый, но они красивые, а эти удобные, но слишком повседневные… — На ней парадно-выходное платье с пайетками, и меня разбивает приступ изжоги. — А ты в чем пойдешь?
Я только отмахиваюсь: рок-концерт же. Тут без вариантов: балахон, косуха и гады. Не видит, что ли?
— Ликусь, но нельзя же так. Так на тебя мальчики никогда внимания не обратят! — пускается в причитания мама.
— Мальчики — это по твоей части! Чем больше, тем лучше! — Я специально нарываюсь, потому что ее сияющий вид меня бесит. Это сейчас она сияет, а потом будет ходить с опухшими глазами и носовые платки изводить. Дай бог, чтобы мне больше не пришлось ломать швабры о чьи-то лысины. — Сказать, как тебя соседки называют?!
— Ты… тварь неблагодарная! — ахает мама.
Это я-то неблагодарная?
Я смотрю на нее, а глаза жгут слезы. Вот она стоит напротив, разодетая и радостная по причине какого-то мимолетного мужика, а я — та, которая всю жизнь землю рогом роет, чтобы быть лучше всех и хоть этим облегчить ее жизнь, заслужила только право называться неблагодарной тварью?
Не хватало еще, чтобы она увидела, как я плачу. Пролетаю мимо, выбегаю за дверь и грохаю тяжелыми гадами по гулким подъездным ступенькам навстречу ледяному ветру и мелкому дождю.
Глава 6
Пока ехала в троллейбусе, чуть не учинила драку с дурной теткой, которая на весь салон распиналась о моем неподобающем внешнем виде. Мое замечание, что чудесный нежно-фиолетовый цвет ее волос гораздо более экстравагантен, чем моя косуха, отчего-то побудило ее пойти в рукопашную. Тут мне снова помогли уроки самообороны от дяди Васи, и я вовремя успела поставить блок.
В ларьке за остановкой зацепила бутылку пива, у ДК завернула за какой-то гараж, приготовилась к разгону — а пиво и не открывается вовсе. Кручу-кручу, а пробка заточена только под открывалку. Вот засада. Еще одна.
Вокруг ДК обретаются орды разномастных панков, милиция. Но пока стражи порядка снисходительны к неформалам и в дежурный автобус запихивают только самых шумных и крикливых. На ступенях толпа уже «Лесника» орет, перед концертом распевается, а я тут с пивом своим все гоношу.
— Мэм, вам помочь? — раздается за спиной насмешливый голос, оборачиваюсь, и в тусклом свете промозглого вечера передо мной предстает паренек в косухе и покоцанных гриндерах. И есть что-то неуловимо знакомое в его облике, а вот откуда — припомнить не могу. Улыбочка такая приятная, только глаза какие-то отмороженные, мутные…
— О! Психо-о-ованная! Привет! — искренне радуется он, и ко мне возвращается память — передо мной ведь не кто иной, как мелкий засранец, придурок и маньяк.
— Справлюсь! — огрызаюсь я.
— Не-а, не справишься! — лыбится он. — Давай!
Мелкий забирает у меня бутылку, прислоняет ее к краю высокого бордюра и бьет ладонью по пробке — та отскакивает.