Путило сидел на перевернутом ящике среди раскатившихся яблок и осторожно, боясь вызвать новый припадок кашля, втягивал в грудь воздух.
— Вот, — сказал Ефим, наливая в колпачок дымящийся чай. — Выпей.
Путило глотнул немного, кашлянул словно на пробу, потом сипло произнес:
— Сладкий. Зря... Я соком захлебнулся, в дыхательное горло сок попал. А он тоже сладкий — знаешь, как тяжело, если сладким захлебнуться? Я думал — не откашляюсь.
Путило допил чай, кашлянул еще раз, окончательно освобождая грудь от едкого сока, поднялся и начал собирать раскатившиеся яблоки.
— Вот так живешь, — сообщил он, — а потом скушал яблочко неосторожно — и конец. Пошли, лучше, я тебе твое хозяйство покажу.
По наклонной штольне они двинулись к боевой линии. По дороге Путило остановился возле одной из ниш.
— Тут вода, — сказал он. — Хорошая, вкусная.
Из заржавелой трубы в ванну беззвучно падала прозрачная струя. Путило наклонился, поймав воду губами, гулко глотнул. Ефим напрягся в нехорошем предчувствии, но все обошлось. Тогда Ефим наклонился и тоже попробовал. Вода была очень холодная.
— Чего крана нет? — заметил Ефим. — Течет без дела.
— Какой кран, чудик? Это же ключ. Его перекроешь, так он снизу все к чертям собачьим размоет.
Ефим наклонился к пленному роднику и еще отпил воды, от которой ломило зубы и начинало болеть где-то над глазами.
— Там еще нортоновский колодец был, — продолжал экскурсию Путило, но местные колонку свинтили, считай, сразу после войны. Можно было бы восстановить, обсадная труба цела, но как туда штангу опустить — ума не приложу. Потолок мешает. — Путило стукнул кулаком по черным плахам обноски, уцелевшей в этом месте. — Ведь как строили, гады, а? Полста лет прошло, а все цело, все действует. Вот у кого поучиться... Хотя, если вдуматься — на кой ляд они это мастерили? Чтобы я тут сегодня конверсией занимался? Сделали бы нормальный склад, куда как было бы лучше.
Минуя погреба, наполненные щедрым урожаем, они поднялись наверх и очутились в доте, возможно том самом, что попался на глаза по дороге сюда. Тесный объем укрепления позволял разместить кровать с пружинной сеткой, шкафчик, в котором хранился запас продуктов, и столик, вплотную придвинутый к кровати. На орудийной площадке стояла новенькая электрическая плита с духовкой.
Ефим выглянул наружу.
— Дот, да не тот, — сказал он после некоторого раздумья.
Пейзаж, открывшийся в бойнице, оказался незнакомым. Дороги видно не было, склон полого упирался в ржавое болотце. На середине склона корявилась старая яблоня. Поломанные сучья почти лишены листьев, вид у дерева был сиротливый. Странным казалось, как уцелело древнее растение, разве что действительно никто не атаковал неприступные доты в лоб, а обошли их и брали с горжи — другой, не так защищенной стороны. Но все равно, крови в этих местах, должно быть, лилось преизрядно, потому и яблоня до сих пор жива. Яблоки, говорят, хорошо на крови родятся.
На секунду Ефиму померещилось, будто в одном месте земля среди бурой опавшей листвы мазнута кармином. Ефим потряс головой — почудилось. А если и нет — мало ли что может краснеть под яблоней?
Он спрыгнул вниз. Путило деловито перегружал из своего мешка в шкафчик пакеты с провизией. Шкаф и без того был забит до половины. Что там есть, Круглов не знал, видел лишь желтые пачки «Геркулеса» да несколько картонных клеток с яйцами.
— А чего предыдущий сторож ушел? — спросил Ефим. — Тут, вроде, хорошо. Тишина, воздух.
— А ляд его знает, — отмахнулся Путило. — Умом тронулся от воздуха. Позвонил, сказал, что ключ под дверью, а он здесь больше ни минуты не останется. Хоть дверь запер — и то хорошо.
— Понял! — сказал Круглов. — Это привидения. Где им еще быть, как не тут? Забрел мой предшественник куда-нибудь, где еще свет не проведен, и наткнулся на светящийся скелет. В каске и с железным крестом.
— Ага, — сказал Путило. — Ты больше языком чеши — тоже рехнешься. Только учти, мы, когда это дело размуровывали, милицию приглашали и саперов. Тут каждая щель осмотрена — ничего нет, одна труха. А труху вычистили даже в пустых помещениях. Мне гниль ни к чему.
— Скучный ты человек, Сергей Лукич, — сказал Круглов. — Я, можно сказать, только из-за привидений сюда и приехал.
— Ты сюда отсыпаться приехал, — оборвал Путило, — за казенный счет. Вот и отсыпайся — месяц-полтора, пока зимник не станет. А привидения оставь в покое. Как путь установится, начнем товар вывозить, там уж без тебя обойдемся. А пока — спи на рабочем месте.
Путило отдал последние инструкции, загрузил в багажник несколько ящиков затесавшихся летних сортов и укатил.
Ефим остался один. Он постоял на обочине, глядя вслед уплывающей «ниве». Легковушка удалялась совершенно как во сне, то и дело заваливаясь в сторону и плюясь из-под колес жидкой грязью.
Потом пришла тишина — пронзительная, какая только осенью бывает. Вроде и солнце на минуту высунулось из просевших туч, и стайка птиц пролетела с дробным щебетом, и день теплый, а все одно — не светло, глухо, мозгло. В такие дни нарочно ждешь вечера, чтобы сидеть у печки, подкладывая тонкие полешки и слушая песнь закипающего чайника. Под открытым небом неуютно, все время чудится, что сейчас упадет темнота и холод, и некуда будет податься.
Ефим поднялся на гребень холма, пошел вниз, выискивая среди ложбин шапку дота. Ничего не попадалось — склон как склон, перерезанный оплывшими остатками траншей. Не верится, что внизу ледниковая морена изрыта бетонированными ходами.
Потом Ефим увидел знакомую яблоню и болотину, на поверку оказавшуюся жалкой лужей. Сориентировавшись по знакомым приметам, увидел и капонир. Он удачно прятался на местности: так просто и не углядишь. Застекленная бойница светилась изнутри непогашенным электричеством. Сразу захотелось туда — домой. До чего же быстро человек привыкает к новому месту! Вот уже и бетонный склеп, в котором предстоит провести месяц, для него стал домом. Обидно, что до входа почти километр по крутому склону — сначала вверх, потом вниз, а затем обратный путь, но уже под землей.