Собрались вечером всей семьёй и родственниками: старшие, взрослые дети и их детки. За столом разговоры, смех, воспоминания и радость.
Напротив сидит дядя Вася, младший брат отца, остальных уже нет на земле. Смотрю на него, а сердце, больно замерев, аритмией забило жаль: та же замедленная манера говорить и немногословие, прерывистый тихий смех — отцовский, пухлая, лодочкой чуть вперёд нижняя губа, точно как у отца, как у бабушки. Служа когда-то в Советской Армии, он приезжал к нам в отпуск, и мне казалось, что это мой папа, только военный. Я трогала блестящие погоны, рассматривала значки, а он, пугнув, сделал моей руке — ам! — и мы засмеялись, но он — папиным смехом. И голос тот же. Они сидели рядом — похожие, но разные…
Малыши просились за стол, родители брали их на руки, кормили, рассказывали о смешных детских привычках, а я всё смотрела на дядю Васю и снова видела своего отца, живым. «Как хорошо, что они так похожи и его можно потрогать за руку!..» Я встала из-за стола, подошла к дяде Васе, обняла его и поцеловала. Погладила по голове. Тётя Тася, жена его, поняв меня, своей весёлой скороговоркой сказала:
— Ну да, то ж як твий батько — такый жэ. А ты — Сергиева дочка, хотя напомынаеш Нину.
И я предложила тост:
— Пусть наши родители как можно дольше будут с нами на этом свете. Они очень нужны нам, они незаменимы. Никто нас так сильно и до конца не будет любить, как они. Пока живы наши родители — мы дети и за нас есть кому молиться. Мы сильны семьёй, она наша крепость и спасение.
Конечно, мною ничего нового не было сказано, но на сердце стало покойно и тепло. За праздничным столом сидели самые близкие и родные мне люди — моё семейство. Этот день, собравший всех нас, был праздником моей семьи, моего рода.
Назавтра я уезжала со своей малой, украинской родины на другую родину — русскую, где живёт мой сын, где мой дом и город, когда-то славный Сталинград, где вьётся самой синей лентой река Волга. Мимо неё, любуясь, каждое утро езжу на любимую работу, к книгам талантливых и разных людей.
И я мысленно прощалась с родными, во все глаза всматриваясь и запоминая, ведь они теперь так далеко — за рубежом, с которым не примирюсь всей своей жизнью.
Сбоку стола сидел сын моего брата Сергей, по традиции именной продолжатель моего отца, — сероглазый, круглолицый, с улыбчивыми ямочками на щеках, коренастый — мужская копия своей мамы. На руках у него сынишка Николенька, тезка моего деда, года полтора назад ложек-вилок не признавал, ел руками и первое-жидкое норовил вхрюкать-втянуть прямо ртом, или носом.
— Коля, может, ты детёныш-поросёныш?
Кивал, улыбался и запихивал мясо в рот. Сделали вывод: предприниматель — с пелёнок «перестроился».
Сегодня во дворе, играясь возле качели, он предложил мне:
— Покатай, вышоко-вышоко!.. Мне уже вот школько, — показал три пальчика. — Я не боюшь. Лётчик ф-фсегда храбрый! Потом буду с-с-с парашутом шпускаться. Давай?
— Давай, — охотно согласилась и подсадила.
— А я тебе с-сказку рашкажу.
Цепко держась ручонками, зажмурился, собрался и, просияв папиными ямочками на щеках, с улыбкой начал:
— Жили-были три братика, три порош-шёнка: Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и Наф-Наф — с-самый умный…
Тут маленький качельный лётчик стал в лицах изображать все приключения любимых зверюшек и страшного волка, который по ходу сказки становился не злым, а каким-то… жалким.
В финале малыш вдруг запнулся, мигом помолчал и, распахнувшись кругло-серыми глазами, радостно-громко закончил:
— Братики-порошята и волк помирились. Вот. Ф-фсе помирились!..
…Вынырнув из этого дневного воспоминания, вижу за столом напротив рядом с братом, главой семейства, младшую любимицу-дочь Оксану — яркое напоминание покойной тёти Саши, отцовой сестры. Те же серьёзные, с колючкой-прищуром глаза, овал лица. И характер — твёрдый, настороженный. Ждущий — вскоре она тоже порадует моего брата, родив мальчика.
Став взрослыми, мамами и папами, молодые похожи на старших, продолжают их, но они другие, это уже что-то новое, и дай бог, чтоб это продолжение было достойным и бесконечным, а каждый прожитый день — днём крепкой семьи.
