– Ого, как ты взмок, опять кросс бежал? – спросила она с характерной иронией, которая в моих глазах превратилась в её визитную карточку.
– Да нет, просто вечер выдался душный, – нахмурившись, ответил я, внутри сгорая от стыда за то, что на секунду разозлился на такую безобидную шутку.
– Я так устала сегодня, срочно хочется чего-нибудь слопать, – сказала она и широко улыбнулась.
Растаяв от её улыбки как мальчишка, я молча поправил кардиган и пригласительным жестом показал рукой вдоль улицы – где-то в тридцати метрах отсюда был нужный нам ресторан.
Под низкими сводами из кремово-жёлтого кирпича кипела жизнь. Под звон бокалов и лязг вилок люди обсуждали рабочие сплетни, согласовывали коммерческие предложения... Кто-то просто болтал ни о чём, приостанавливаясь только на время погружения еды в рот – это, кстати, самый здоровый из всех возможных видов беседы за трапезой. В дальнем углу ресторана вчерашние студенты консерватории играли инструментальную версию песни «Every Breath You Take» группы «The Police». Сегодня нам повезло – единственный свободный для брони столик оказался наиболее одиноким, ещё и приставленным к стене. Она повесила сумку на спинку стула и поправила свои кудрявые волосы. Я заметил, что меня начало подташнивать от голода.
Моя подружка заказала печёные яблоки в карамели. Она вообще очень любила сладкое – как она сама мне говорила, в детстве она ела мало сладкого из-за запретов слишком строгой матери. Пронеся тягу к сладкому через пубертат и первые два года гастритных студенческих лет, она со спокойной совестью могла заказать на ужин только десерт. Эту её особенность я просто не замечал, а недоумение вызывала лишь другая её привычка – запивать десерты красным вином. В этот вечер она (то ли случайно, то ли намеренно) решила не заказывать горячо любимое ей вино и ограничилась холодным кофе с коричной отдушкой. Я заказал какой-то салат и какую-то нарезку – голодная тошнота наплывала от середины живота к горлу, портила аппетит и мешала читать меню дольше минуты.
Яблоки для моей подруги и какой-то салат для меня принесли почти одновременно. Закончив начатый для приличия и устранения неловкости разговорчик, мы оба переключились на еду. Её вилка медленно опустилась на первое яблоко. Матовое карамельное стёклышко треснуло в двух местах, и через мгновение яблочко покрылось мелкими осколками, падавшими и сразу таявшими на тёплой, политой брусничным сиропом тарелке. Подцепив дышащее паром яблочное пюре ложкой, моя подруга поднесла лакомство ко рту и начала еле заметно дуть на него. Затем она положила ложку в рот и сомкнула губы. Но в этот самый момент я кое-что понял. Понял, что это были губы, которые мне больше не хотелось поцеловать. Я испугался этого впечатления и в панике стал восстанавливать в памяти то прекрасное лицо, которое некогда вскружило мне голову. Мои глаза скользнули от её губ наверх, к носу, оттуда - на тонкие брови и покрытый мелкой испариной лоб, тоже по-своему красивый. Но это едва ли помогло. Мои глаза вернулись к её губам, плавающим вверх-вниз вслед за челюстью, перетиравшей во рту порцию печеного яблока. Губы как губы – подумал я, – еще и немного смешные от слишком густой помады цвета бордо... Нет, что-то явно не так; может быть, меня действительно тошнит от голода и я растерял всю романтику, пока ждал свою еду?
Нет. Я действительно разлюбил её. А она всё ещё рассасывала яблочное пюре. Мои мысли, к счастью, опережали этот процесс, но я очень сильно испугался того, что теперь не знаю, о чём дальше с ней говорить. Ладно, пускай жуёт дальше, а я ещё за пару секунд попытаюсь придумать, как влюбиться в неё заново. Знаете это чувство, когда сидишь за праздничным столом у человека, которого видишь второй раз в жизни – например, у друга твоего друга? Ну, того самого, к которому ты попал на празднование дня рождения просто потому, что тебя позвали за компанию? То-то же. Стол накрыт, люди вокруг смеются и общаются, а ты смертельно скучаешь. И не потому, что нет поводов для веселья, а потому, что виновник торжества как таковой тебе не интересен. Именно это я и почувствовал, резко и явственно.