Заканчивая первое яблоко, моя спутница решила прервать молчание и, покручивая ложкой перед своим носом, начала рассказывать о своём мерзавце-бывшем. Но я был уже не здесь. Я был в таком же трансе, который иногда охватывал меня, когда я настолько хотел женщину, что игнорировал не только окружающий мир, но и сигналы от самого объекта желания. Страшное, глубоко опьяняющее состояние. Теперь, однако, одна из составляющих этого состояния была утеряна – причём я быстро понял, что утеряна безвозвратно. Пока в мои уши лился рассказ про её экс-бойфренда (который, видимо, действительно был нехорошим человеком), я летал где-то между окном, выходящим на проспект, и туалетной комнатой.
– Цветы, – донеслось, наконец, до моего уха.
– Цветы? – переспросил я, вернувшись в себя (или, по крайней мере, за стол)
– Ну ты чем слушал? Цветов было чётное количество! Он додумался подарить мне шесть роз в знак примирения! Кон-че-ный, конченый! –тараторила она в минутном припадке гнева, вызванного её собственной историей, которую я благополучно прослушал.
– А, угу, да... – ответил я, обняв лицо руками и сделав вид, что мне стало нехорошо.
Впрочем, эта актерская импровизация вполне могла сойти мне с рук, ведь я и так вел себя странно: еда передо мной была по-прежнему нетронутой, а я сам последние десять минут сидел не двигаясь и лишь бегал глазами по залу. В пределах двадцати минут я пришёл в себя, даже тошнота прошла. Я как ни в чем не бывало включился в беседу и очень мило досидел вечер с моей спутницей. Всю дорогу до метро мы болтали не затыкаясь и замолчали, лишь когда сели в вагон. Мы оба смотрели в свои отражения из стекла напротив и иногда перебрасывались ненужными мелочными фразами, будто бы не наговорились за прошедшие два часа.
А вот и моя станция. На прощание мы, не вставая с сидений, обнялись, улыбнулись друг другу и вдогонку зачем-то пожали руки. В её глазах читалась какая-то недосказанность на пару с недоумением. Страшное дело – она впервые испытала при расставании со мной те чувства, которые ранее при наших встречах были свойственны лишь мне. Возможно, она начала в меня влюбляться.
**********************************
На поверхности города было уже совсем темно. В этот вечер я был в более меланхоличном настроении, нежели обычно: шёл неожиданно медленно, больше смотрел наверх, нежели вперед или, тревожно, под ноги. Проходя мимо гимназии, в которой я проучился девять классов, я кое о чём вспомнил.
Когда я учился в восьмом классе, уроки алгебры нам начали преподавать в длинном кабинете на солнечной стороне здания. Этот кабинет, находившийся на втором этаже, был интересен тем, что в паре метров от его окон тянулась большая яблоня. В самом начале сентября ветки начинали прогибаться под весом розово-белых яблочек, из-за чего они оказывались прямо перед носом у всех тех, кто изнутри кабинета алгебры смотрел на улицу. Однажды мы с приятелями поддались искушению и решили поживиться с виду аппетитными яблоками, не покидая кабинета. Неделю вынашивая инженерную задумку, перед следующим же уроком алгебры мы перешли к действию. К плотной линейке для школьной доски мы изолентой примотали рейсшину, лежавшую в том же кабинете, а на её конце мы прикрепили бумажный стаканчик для поддевания яблок. Мой друг обхватил меня за щиколотки, и я, перегнувшись через открытое окно, потянулся со своим инструментом к ближайшей яблоневой ветке. Через несколько секунд три яблочка уже скатывались из стаканчика на мою парту. Помыв яблоки под проточной водой, я протер одно из них рукавом рубашки и перешёл к дегустации. Я открыл рот, приложил яблоко к губам и сомкнул зубы.
Нежно-розовое, ещё тёплое от солнца яблоко оказалось твёрдым и кислым.
Конец