Я вытер пот со лба, хорошо хоть, не обременен семьей, ох, не зря я избегал женитьбы, теперь могу радоваться дополнительному времени на жизнь.
«Холестерин! Вы знаете свои показатели?» – вопрошал плакат.
Господи, конечно, нет. Холестерин, это где? В каком месте? В голове или животе?
«Меряете давление? Оно повышено? Нам жаль вас…»
Я не успел дочитать вдохновляющий текст до конца, раздалось лязганье, красная надпись погасла, широкая дверь распахнулась, и в коридор выехала каталка, на которой лежал сморщенный, высохший, жутко страшный дед с синюшным лицом. Передвижную кровать толкала перед собой хорошенькая, похожая на ватрушку медсестра. Не успела она сделать два шага, как из кабинета полетел вопль:
– Катька! Историю болезни забыла.
– Ой, ща! – воскликнула «ватрушка» и побежала назад.
– Слышь, пацаны, – прохрипело с койки, – закурить е?
Я покачал головой и нащупал пальцами измятую пачку.
– На, дедуля, – дрожащим голосом сказал Леха, – пользуйся.
– Какой я тебе дед, – слабо завозмущалась развалина, – позавчера тридцать пять стукнуло.
– Мама дорогая! – взвизгнул Леха. – А чего ты такой страшный? Чем болеешь?
– Не знаю, пацаны, – грустно признался парень, быстро пряча пачку под одеяло. – Пришел сюда месяц назад на своих ногах анализы сдавать, а меня оставили, теперь лечат. И что интересно, с каждым днем мне хуже делается.
Мы с Лехой переглянулись, вскочили с кресел, но тут из кабинета вынырнули «ватрушка» с толстой тетрадкой в руках и стройная дама в голубом халате.
– Одеялкин? – очаровательно улыбаясь, заявила последняя. – Проходите.
Затравленно оглядываясь, Леха исчез в комнате, я обвалился в кресло и, провожая взором медсестру, бойко толкавшую по длинному коридору каталку, начал давать себе клятву.
Так, следует признать, я был безответственен, отвратительно относился к своему здоровью, разбазаривал его направо и налево, пора сделать выводы, ведь уже не мальчик. Значит, курить я бросил, прямо сейчас. И ем отныне лишь диетические блюда, без соли, сахара, жира и консервантов. Немедленно запишусь в спортзал, выброшу мобильный, стану ходить пешком, даже близко не подойду ни к одному существу женского пола. Хотя о сексе в плакате стыдливо умалчивается, но, я полагаю, интимные отношения нагрузочны, они наносят огромный урон здоровью. Я же совершенно не хочу в могилу!
В подобных размышлениях пробежало полтора часа, и с каждой минутой мне делалось все хуже и хуже, потому что со всех сторон к кабинету на каталках и инвалидных креслах подруливали больные люди самого устрашающего вида, кое-кто из них был утыкан трубками и обвешан банками.
Сначала мне стало неудобно оттого, что выгляжу совершенно здоровым, даже захотелось воскликнуть: «Люди, я такой же, как вы, насквозь отравленный табаком и свининой!»
Но потом меня охватил страх. Господи, небось эти несчастные тоже не хотят отправиться на тот свет! Они были здоровы, доконал их неправильный образ жизни. И потом, кто сказал, что сердечно-сосудистые заболевания не заразны? Наука еще мало знает! Вон раньше язва считалась последствием ошибок в диете, а сейчас доказано: слизистая желудка поражается некой бактерией, язву запросто можно подцепить, целуясь с больным человеком, вот почему болезнь является семейной заразой. Получил язву папа, за ним мама, следом дети… Может, и с инфарктом так? А я сижу в кресле около больных!
Невидимая рука стала толкать меня в спину, как назло, находившийся в непосредственной близости инвалид принялся кашлять. Я моментально покрылся потом и стал проклинать хорошее воспитание. Конечно, неприлично сейчас подпрыгивать и нестись в противоположный конец коридора, скорей всего, я обижу этим несчастного больного. Но ведь неохота подцепить заразу. Что в данном случае важнее: чужая обида или собственное здоровье?
Моментально сделав вывод, я вскочил и тут же увидел Леху, выходящего в коридор. На лице Одеялкина было странное, горько-задумчивое выражение. Сердце у меня сжалось в комок и прыгнуло в горло.
– Что? – с неподдельной тревогой воскликнул я. – Плохо?
Головы инвалидов повернулись в нашу сторону. Леха задрал рубашку:
– Во.
Я ахнул и прижал ладонь ко рту – было от чего оторопеть.
Торс Лехи оказался опутан разноцветными проводами, они брали начало из небольшой прямоугольной коробочки, похожей на плеер, подвешенной на ремне. Потом шнуры разбегались в разные стороны и при помощи присосок крепились под ключицей, на груди и боках мужика.
– Это что? – еле-еле сумел выдавить я из себя.
– Ерунда, – прошелестело с одной из каталок, – типа кардиограммы.
– Верно, – закивал Леха, – велели несколько дней носить не снимая. И спать в этой хрени придется! Во беда.
– Больно? – с сочувствием поинтересовался я.
Одеялкин скорчил гримасу, с каталок донесся тихий смешок, потом больные начали быстро говорить:
– Ерунда! Ему бы изотопное исследование попробовать.
– Ты че, хуже шунтирования ничего нет.
– Ха, шунтирование! А пересадку не хошь?
Леха затравленно огляделся, перекрестился, схватил меня за плечо и велел:
– Давай в машине погутарим, чегой-то мне тут не по себе, чесаться начал, и зубы заныли. Хотя я давно протезы поставил!
Глава 8
– Мне не больно, – сообщил Леха, сев в машину, – вообще никак. Одна беда.
– Какая? – нервно спросил я, борясь с желанием закурить.
– Эта хрень доктору все о моем здоровье сообщит, – начал объяснять Леха, – там внутри записывающий аппарат. Врач велел вести привычный образ жизни, ни в чем его не менять, курить и выпивать.
– Зачем? – поразился я. – Вот уж странная рекомендация из уст доктора.
– Не, – ухмыльнулся Леха, – не в том суть! Инне Алексеевне, докторше этой, надо видеть: во, зашкалило аппарат. Отчего? А, Леша с соседом поругался. Понимаешь? Поэтому ща пока надо себя обычно вести. Потом Инна Алексеевна выводы сделает, скажет, допустим: «Слышь, Леха, не ходи на работу, у тебя из-за нее сердце барахлит». Во беда!
– В чем же неприятность? – улыбнулся я. – Вроде особых ужасов тебе не сообщили, просто датчик навесили. Эка печаль, живи спокойно.
– Не получится эксперимент, соврет коробочка, – приуныл Одеялкин.
– Навряд ли, – решил я приободрить его, – не ты первый с ней ходишь.
– Понимаешь, – окончательно пригорюнился Леха, – у меня ведь как день проходит? Утром встал и на работу, я почту разношу, до трех часов управлюсь, потом свободен. Припрусь домой, а там Клавка, зуда, блин! Как заведется! «Двор не подмел, забор не поправил, табуретку не сделал, огород не полил…» Гр-гр-гр, гав-гав-гав… Ну я распсихуюсь, ведра пошвыряю, удочки схвачу – и на речку.
– Зачем?
– Во, спросил! Это ж лучший отдых! – с жаром воскликнул Леха. – Сидишь на бережку, на воду глядишь, душа и оттаивает. У нас красиво до жути! Лес стоит зеленый, тишина! Рыба ловится в любой час, без штанов в воду не войдешь, отгрызет кое-чего начисто. Ха-ха!
Я улыбнулся:
– Мне незнакомы прелести рыбалки, я никогда не принимал участия в забаве.
На лице Лехи появилось выражение искреннего сочувствия.
– Ваньша! Какой ты несчастный человек! Живешь в грохоте, дышать нечем! И рыбу не ловил! Во беда! Ну ничего, хочешь со мной поехать? Вот только коробка эта!
Леха снова приуныл и тоскливо закончил:
– Ну, допустим, вместо работы я могу просто у вас во дворе побегать. А где рыбалку взять? И Клавку? Может, мне от бабы плохо? Инна Алексеевна строго предупредила: «Только при условии соблюдения вашего постоянного распорядка дня наше исследование окажется точным». Получается, зря я в столицу катал, кучу бабок извел, не получится узнать про здоровье.
Последние слова Леха произнес шепотом, мне стало жаль бедолагу, и я решил его приободрить.
– Друг мой, безвыходных положений не бывает.
– Ну е мое! А рыбалка? А Клавка?
– Поезжай домой на время эксперимента.
– Ваньша! Коробку уже приклепали! Мне ж в поезде двое суток переть.