Я все еще наблюдала за присяжными, когда миссис Прайс встала и негромко проговорила, так что я едва ее расслышала:
— Милорд, обвинение закончило представление дела.
Это было сказано так неожиданно, без всякого драматизма, что я завертела головой: неужели только для меня это стало сюрпризом? Я ждала внушительного заключения, еще не зная, что время для него настанет позже, в прениях сторон. Тогда мы еще услышим образцы красноречия.
Присяжные тоже выглядели удивленными. Судья повернулся к ним и сказал, что поскольку уже почти три часа дня и сегодня пятница, ему не представляется целесообразным, чтобы сторона защиты начинала свою часть процесса. Он напомнил присяжным, что в предстоящие выходные они ни с кем не должны обсуждать дело, и распрощался с ними до 10:15 утра понедельника. Представление дела обвинением заняло две недели. Как выяснится позже, защита справится намного быстрее.
Один за другим присяжные покидали свои места и гуськом выходили из зала. Все наблюдали, как они спешат в свою нормальную жизнь.
После их ухода все расслабились. Юристы, представляющие обвинение и защиту, повернулись друг к другу. Дама из Королевской службы уголовного преследования с глубоким вздохом закрыла свою папку. Судья обратился к Роберту и спросил, будут ли у него заявления и ходатайства, Роберт ответил, да, будут; он пришлет их судье до полуночи.
Повернувшись ко мне, Роберт сказал:
— Я спущусь через несколько минут, хорошо?
Я встала со своего места с чувством разочарования. Не знаю, какого финального аккорда я ожидала, но явно чего-то большего. Или я думала, что показания фельдшера создадут какой-то новый поворот? Но этого не произошло. Может, все потому, что я еще не давала показания. Почему я так страстно хочу их дать? Что это — высокомерие или отчаяние?
Когда Роберт спустился ко мне в комнатку для консультаций, у него был вид человека, вырвавшегося на свободу. Действительно, был вечер пятницы. Вместе с ним пришла его помощница Клэр, они с трудом поместились за столиком напротив меня. Роберт сказал, что сегодня же вечером подаст ходатайство о прекращении дела против меня. По его словам, единственным настоящим свидетелем обвинения против меня был Кевин, но хотя из его показаний можно сделать вывод о наличии у меня мотива, это отнюдь не доказано. Решающую роль, намекнул Роберт, сыграло то, что Кевину не позволили высказать догадки о характере наших с тобой отношений. Несмотря на все, что я узнала о тебе за последнее время, мне захотелось сказать: ты был прав, когда говорил, что нужно молчать. Это меня спасет.
Роберт и Клэр встали. Я смотрела на них. Мне хотелось их задержать, хотя им явно не терпелось уйти. Сейчас мы простимся; мне останется только сидеть в своей камере и ждать, пока меня отвезут обратно в тюрьму. Им предстоят выходные, они смогут отдохнуть от процесса, вернуться в обычный мир, в обычную жизнь: погода, десятичасовые новости, ресторан — неоправданно дорогой, — бутылка вина, оказавшегося хуже, чем они надеялись. Это и многое другое наполнит жизнь Роберта, Клэр и всех остальных участников суда над нами, но только не меня, не тебя и не отца Крэддока.
Мой вопрос был все о том же.
— Как все складывается для Марка?
Они обменялись взглядами. Клэр открыла рот, чтобы ответить, но Роберт ей не позволил.
— Ну что я могу сказать? Будь я его адвокатом, я не выбрал бы защиту на основе ограниченной вменяемости. Вы сами видели, мисс Боннард не удалось сбить с толку доктора Сандерсона. Теперь она должна выставить чертовски хорошего психолога. У нее должен быть какой-то козырь в рукаве. Костли много лет работал на ответственных должностях, у него семья, никаких психических отклонений в прошлом. Я сам удивляюсь, зачем они это затеяли. Конечно, мы обязаны выполнять указания своих клиентов… Уж не знаю, о чем они там договорились… — Он сжал губы и слегка покачал головой.
Я задала ему тот же вопрос, который когда-то задавала Джасу в пиццерии:
— Почему они не остановились на самообороне?
Роберт и Клэр снова быстро переглянулись. Потом Клэр осторожно сказала:
— Данные криминалистической экспертизы делают такую защиту практически невозможной.
После их ухода мной овладело странное чувство. Может, в понедельник, после того как Роберт подаст ходатайство, с меня снимут обвинения и я выйду на свободу. Все происходит так неожиданно. Меня даже не вызывали давать показания. Никаких доказательств в мою защиту представлено не было, но и доказательства против меня выглядят довольно шаткими. Это перерыв между таймами. Тренеры общаются с игроками, проводят мобилизующие беседы, анализируют первый тайм и инструктируют, как вести себя во время второго. Для меня все выглядит скорее хорошо, для тебя — очень плохо. Конечно, я волнуюсь о тебе. Но дразнящая мысль о том, что в понедельник я могу отправиться домой, заполняет голову, как мигрень. Ни о чем другом я думать не могу. В ту минуту мне следовало бы вспомнить рассказанную Джасом историю про эксперимент над шимпанзе. Тогда, любовь моя, я не улыбалась бы такой глупой улыбкой Роберту и Клэр, когда они покидали комнату для консультаций.