Милли, однажды, всё-таки, немного напугала Ладу, когда зарубила курицу. Вообще-то, это было в деревне делом обычным. Почти в каждой семье было некоторое количество кур, и Ладе иногда приходилось наблюдать малоприятный процесс убийства несчастных птиц. У людей, проделывающих это, были разные выражения лиц. Но только Милли, занося топор, ласково улыбалась. Когда она заметила перепуганную Ладу, улыбка слетела с её губ.
- Не говори, только девочкам, пожалуйста. Пятнашка была их любимицей, но перестала нести яйца.
Лада только помахала головой в ответ. Она не могла отвести взгляд от тонкой изящной ладошки, сжимавшей, дёргающееся в последних конвульсиях, обезглавленное тело курицы.
А однажды, Сëма, вместо Милли, кинулся к Ладе с криком «мама». Он, правда, быстро опомнился и ткнулся личиком в подол матери. Милли ничего не сказала, только посмотрела на горожанку своими чёрными, прекрасными, как восточная сказка, глазами и улыбнулась. И тут Лада очень хорошо представила, как могла себя чувствовать Пятнашка в последние мгновения жизни.
Но ещё страшнее было, что Лада, кажется, и правда влюбилась в Игоря. Началось с того, что она просто восхищалась тем, что человек, переживший столько горя и разочарований, мог быть весёлым и бескорыстно заботился о других. В любое время дня и ночи он готов был помочь, хоть это часто воспринимали, как должное. Ладе, он продолжал казаться не симпатичнее чудища. Но она всё чаще и чаще ловила себя на том, что будто специально попадается ему на глаза, допускает ошибки, раздражает его, чтоб он обратил на неё внимание, подшутил, наорал – уделил хоть какое-то внимание. Она любовалась, как свет отражается в его глазах, цвета ясного летнего неба, чувствовала, как при взгляде на него, горят щеки. Даже случайное прикосновение его прохладных жёстких ладоней обжигало, как огнём. В голове сами собой думались глупые мысли. Прям малолетняя девчонка, право слово. Аж самой противно… но приятно… Лада почти переехала жить к Юле, но в крошечной деревушке с дюжиной домов сложно оказаться достаточно далеко от кого-либо. С его стороны, казалось, взаимностью и не пахло, что, конечно, было не удивительно, хоть и очень больно. Впрочем, Лада уже поверила, что в случае малейшего намёка на искру между ними, Милли сможет сделать ей куда больнее.
Глава 13
На воротах стены в дневном дозоре стояли (точнее сидели, а кое-кто и лежал) три неизменных стража: два самых старших мужчины и самый старый пёс. В их обязанности входило следить за тем, чтобы в деревню входило столько же людей, сколько и выходило, слушать лес и записывать всё в специальный журнал. Феликс - бывший омоновец и, в своё время, порядочный бабник. Он и сейчас, несмотря на почтенный возраст и отсутствие ноги, потерянной ещё до последней войны, пытался вежливо флиртовать с молоденькими (в его понимании) девушками и, независимо от возраста и размера, всех лиц женского пола звал "звездочками". А Павел Петрович был писателем, точнее, он им остался. Он продолжал сочинять и записывать что-то в тетрадки, поражая впечатлительную молодежь своими фантастическими рассказами. Старый писатель утверждал, что в одной из своих книг почти точно предсказал развитие событий. Некоторых людей даже конец света не в состоянии изменить.
- Звездочка, куда ты собралась? – радостно улыбаясь щербатой улыбкой, спросил Феликс подошедшую Ладу.
- Я иду домой. Раз нет смелого человека, кто бы мог меня проводить, значит, я пойду сама. Что б им всем было стыдно. - решительно ответила она. Щеки её горели и она, казалось, была готова сокрушить все опасности на своём пути.
- А тебе разве можно покидать деревню? - спросил Павел Петрович.
Лада протянула ему, вырванную из тетрадки бумажку. На ней размашисто было написано: "Пусть валит"- и роспись Игоря.
- Понятно. - спокойно сказал Павел Петрович и забрал бумажку - Мне для отчётности.
- Не боишься одна-то? Мы же тебя любим. Может, не надо? - спросил Феликс.
- Ничего я не боюсь.
- Ты ведь понимаешь, что пути назад не будет? Здесь у тебя есть мы и здесь ты свободна.
Павел Петрович внимательно смотрел на неё серыми глазами, которые за толстыми стёклами древних, перемотанных изолентой, роговых очков казались огромными. При всём желании, Лада не могла злиться на милого старичка.