образы, которые даже сейчас возникают в моем сознании, когда я вспоминаю, как присел под тамариском, или сиренью, или кустом львиной лапки и дал людям, которых я еще едва мог различить в своем сознании, имена, которые сделали бы их еще более заметными, потому что гласные или согласные этих имен означали бледную, веснушчатую или загорелую кожу, или глаза определенного цвета, или даже отличительный голос или осанку.)
Всякий раз, когда меня отправляли из комфортабельного дома, упомянутого в предыдущем абзаце, я сначала направлялся в небольшой палисадник, затем в папоротник на затененной стороне дома и, наконец, в небольшой сад позади дома.
По пути из кухни в палисадник я прошёл мимо закрытой двери кабинета моего дяди. Он был единственным мужчиной, которого я знал, у которого была своя комната в доме, и я завидовал ему, особенно по воскресеньям, когда на кухне толпа женщин. Однажды, в будний день, я заглянул в кабинет, когда дверь была приоткрыта, а дядя работал в саду. Комната оказалась на удивление маленькой и пустой. Я надеялся увидеть книжные полки, но единственной мебелью были письменный стол, шкаф и стул. (Отец как-то презрительно сказал мне, что никто из семьи в этом доме никогда не читал книг.) На столе лежало несколько журналов в цветных обложках. Самый верхний назывался «Glamour» с фотографией молодой женщины в раздельном купальнике.
Мой дядя был букмекером и человеком состоятельным, как часто рассказывала мне мать. Он зарабатывал большую часть своих денег по субботам, а в остальные дни часто отдыхал. Он выращивал штамбовые розы на идеально прямоугольных клумбах, множество цветущих однолетников на идеально круглых клумбах и дюжину видов папоротников и пальм в своей тускло освещенной папоротниковой роще. В глубине своего сада он держал канареек в вольерах: по одному большому вольеру для самцов и самок и несколько клеток поменьше для размножающихся пар. Я никогда не видел, чтобы он предавался своему другому главному увлечению, но среди его друзей и родственников было хорошо известно, что он оставлял жену и шестерых детей дома три вечера каждую неделю.
год, когда он сидел в одиночестве и смотрел фильмы в одном из многочисленных кинотеатров в своем или соседнем пригороде.
Всякий раз, когда мне давали поиграть в саду моего богатого дяди, я первым делом шёл к клумбам перед домом. Я украдкой собирал лепестки, пока не собрал коллекцию самых разных цветов. Затем я прятался в папоротнике и раскладывал лепестки группами на бетонных ступеньках так, чтобы каждая группа напоминала набор гоночных цветов, описанных на той или иной странице в сборнике гоночных книг, принадлежавших другому дяде: младшему брату моего отца, который жил далеко на юго-западе Виктории. Зимними воскресеньями, когда сад был пуст, я собирал по листочку с каждого куста или дерева как в переднем, так и в заднем саду. Потом в папоротнике я жевал листочек за листочком, сравнивая вкусовые качества. (Я делал это не только в саду моего богатого дяди, но и в большинстве садов, которые я посещал в детстве. Несколько лет назад я увидел в газетной статье список садовых растений, которые, как считается, ядовиты для человека. Некоторые из этих растений я часто жевал и пробовал в детстве.)
Меня всегда привлекал папоротник в менее посещаемой части дома.
Возможно, некоторые из свисающих листьев напомнили мне пальмы в горшках, призванные символизировать роскошь на линейных рисунках гостиничных фойе или столовых, где в прочитанных мной комиксах разворачивались так называемые романтические эпизоды. Или, возможно, я реагировал на относительное уединение папоротников так же, как реагировал всякий раз, когда оказывался один в уединённом месте или на пустынном ландшафте, или даже когда читал о таком месте или ландшафте – представляя себя и молодую девушку наедине в этом месте или на этом ландшафте.