Упомянутая здесь тётя вполне могла позволить себе посещать парикмахера, когда ей того хотелось, и каждый раз уходить с новой причёской. Не припомню, чтобы я когда-либо обращал внимание на её причёску, но всякий раз, когда образ моей тёти возникал в моём сознании на протяжении многих лет, этот образ представлял собой определённое лицо под тем, что я называю взъерошенной причёской: именно такую причёску носила тётя Би в моём воображении всякий раз, когда я вспоминаю, как читал «Брата Фаррара» .
В лице моей тети, которое я вижу, я не могу найти ни одной детали, объясняющей суровость и неодобрение, которые, кажется, исходят от этого образа. Однако я давно осознал, что в мире образов время не существует. Поэтому я могу предположить, что моя тетя-образ, блуждая среди моих образов-пейзажей, наткнулась на определённые образы-свидетельства из тех лет начала 1950-х, когда я часто мастурбировал. Эти образы-свидетельства включали в себя образные детали её племянника, шпионящего за своими образами-кузенами, её образами-дочерьми, во время определённых образов-пикников на образах-пляжах в начале 1950-х, когда тот или иной из них
Кузины-образы так сильно наклонялись вперёд, чтобы дотянуться до сэндвича с помидором-образом или пирожка-образа, что обнажались верхние части её грудей-образов, или всякий раз, когда она наклонялась, чтобы поднять какой-нибудь предмет-образ с песка-образа, и таким образом нижняя часть её купального костюма-образа натягивалась вверх, обнажая два ската-образа плоти-образа у основания ягодиц-образа. Я даже могу предположить, что моя тётя-образ, возможно, натыкалась на тот или иной образ женщины с зачёсанной вверх причёской-образа и выражением на лице-образе, выражающим терпимость или даже сочувствие к племяннику-образу и его шпионству-образу, хотя я никогда не мог предположить, что моя тётя-образ не была бы решительно осуждена за такой образ-образ.
Незадолго до того, как я прочитал «Брэта Фаррара» , а может быть, и вскоре после этого, я читал в «Австралийском журнале» одну за другой части романа Сидни Хобсона Куртье «Стеклянное копьё» . Я знал об авторе только то, что он австралиец, чьи предыдущие опубликованные произведения представляли собой рассказы о Новой Гвинее во время Второй мировой войны. (В конце 1950-х годов, когда я решил посвятить себя карьере учителя в государственной средней школе, который будет писать стихи и, возможно, короткие рассказы тайно по выходным или во время длинных летних каникул, я узнал, что Сидни Хобсон Куртье был старшим учителем в государственной начальной школе примерно в пяти километрах от юго-восточного пригорода Мельбурна, где я тогда жил. Я был готов писать всегда тайно и использовать псевдоним, потому что знал, что учителям, работающим на государство, запрещено заниматься оплачиваемой работой вне рабочего времени. Сидни Хобсон Куртье не скрывал, что он писатель. Он получил специальное разрешение от Департамента образования писать в свободное время после того, как представил Департаменту медицинскую справку, подтверждающую, что ему необходимо писать для сохранения здоровья. В начале 1960-х годов, когда я преподавал в начальной школе и тайно писал стихи и короткие рассказы в южно-
восточном пригороде Мельбурна мой директор школы был коллегой человека, которого он называл Сидом Кортье. Я никогда не расспрашивал своего директора об авторе « Стеклянного копья» , отчасти потому, что боялся раскрыть, что я тайный писатель, а отчасти потому, что предпочитал не узнавать, что автор был не тем, кем я предполагал во время чтения его книги.) Читая первые части « Стеклянного копья» , я предполагал, что автор — человек, которому я мог бы довериться: человек, который мог бы с интересом слушать, пока я объясняю, что читаю художественные книги, чтобы мысленно видеть пейзажи и встречаться с молодыми женскими персонажами. Читая более поздние части, я читал также и для того, чтобы узнать, как будет разворачиваться сюжет, так сказать, и что произойдет с персонажами, так сказать, с ними. Но мой интерес к этим вопросам был лишь мимолетным: мне хотелось поскорее с ними покончить, чтобы снова сосредоточиться на том, что я считал истинной темой книги.