брачного возраста, чьи комнаты располагались по диагонали в противоположных концах огромного дома, имевшего форму заглавной буквы «Н». Имя молодого человека совпадало с моим, и моя мать, похоже, догадалась, что имя молодой женщины – имя девочки из моей школы, хотя она, моя мать, никак не могла предположить, что это имя принадлежит старшекласснице, которая была на три года старше меня. Я долго наблюдал за этой девушкой, хотя она ни разу не застала меня за этим и, возможно, даже не подозревала о моём существовании.
Мать вернула мне страницы моих произведений. Вскоре я их уничтожил, но так и не доставив матери удовольствия узнать об этом.
Когда я думал о Хулде как о девушке, достигшей брачного возраста, я предполагал, что её стремление спрятаться было не следствием какого-то уродства, а, скорее, наоборот. Я предполагал, что Хулда могла быть похожа на принцессу из многих так называемых сказок, которая была так красива и талантлива, что отец выдал бы её замуж только за молодого человека, способного выполнить три, казалось бы, невыполнимых задания. Я также связал Хулду с женским персонажем, о котором читал несколько лет назад в комиксе по имени Род Крейг в какой-то мельбурнской газете. Я не испытывал особой симпатии к герою комикса, самому Роду Крейгу, мускулистому авантюристу и яхтсмену.
Но меня очень заинтересовал один женский персонаж в одном из эпизодов комикса.
Род Крейг был занят каким-то важным делом на каком-то острове на юго-западе Тихого океана. Пока он выполнял своё задание, он услышал о таинственной бледной богине, которой поклонялось племя темнокожих людей в какой-то отдалённой долине или на каком-то отдалённом островке. Род, конечно же, решил встретиться с богиней. Её темнокожие поклонники, конечно же, не позволили ему к ней подойти. Я давно забыл о борьбе, которая произошла между Родом Крейгом и темнокожими людьми, но до сих пор помню, как рисовалась линия.
Этот рисунок иногда появлялся в комиксе в вымышленный период, когда Род Крейг пытался получить доступ к бледной богине. На рисунке было изображено большое, богато украшенное здание из травы, листьев, кокосового волокна или какого-то подобного материала. На стороне здания, обращённой к зрителю, находился дверной проём.
В темноте по ту сторону дверного проёма ничего не было видно, но я понял, что пространство за дверным проёмом – это прихожая, первый из множества подобных вестибюлей или фойе, ведущих через лабиринт внутренних покоев к обители богини. Опять же, я забыл детали сюжета, если можно так выразиться, но помню контурный рисунок сцены в одном из внешних покоев замысловатого здания, когда Род и богиня наконец встретились. Её костюм был усыпан сотнями жемчужин, которые её последователи собирали для неё годами, и несколько штрихов, намечавших её черты, позволяли мне поверить в её красоту. Она, конечно же, была единственной выжившей после кораблекрушения и была спасена в детстве темнокожими, которые никогда не видели светлокожих людей. Она с готовностью согласилась вернуться с Родом в так называемый цивилизованный мир, и на самой последней панели, иллюстрирующей её историю, она была изображена одетой в блузку и брюки, махающей рукой с палубы яхты Рода своим бывшим поклонникам, которые, по-видимому, смирились с её уходом. (У призрака истории, в которой я был призраком персонажа, был другой конец. Род Крейг был атакован и убит темнокожими людьми после того, как совершил святотатство, переступив через дальний порог покоев богини. Мне разрешили остаться среди поклоняющихся богине, после того как я дал им понять, что хочу всего лишь узнать в будущем план здания богини и, возможно, возвести своё скромное, но не простое жилище в пешей доступности от её жилища.)
Когда я думала, что Хулда достигла брачного возраста, я не могла знать, как много она могла узнать обо мне - второстепенном персонаже-призраке, который иногда слонялся по территории или вдоль
коридоры Кини-Гера. И даже когда я мог предположить, что она хоть что-то обо мне узнала, как я мог знать, испытывала ли она ко мне презрение, безразличие или даже столь тёплый интерес, что мне следовало бы вскоре ожидать какого-то сообщения из её запертой комнаты?
Когда я думала, что Олдама уже вышла из брачного возраста, то есть, когда в детстве я думала, что Олдаме может быть сорок или больше, она представляла для меня не меньший интерес, чем молодая, достигшая брачного возраста Олдама.
В 1955 году, всего через несколько лет после того, как я впервые прочитал о Хальде, я прочитал в одном из школьных учебников стихотворение «Учёный цыган» Мэтью Арнольда. Когда я говорю, что с тех пор не забывал это стихотворение, я имею в виду, конечно, не то, что могу вспомнить целые строки или строфы, не говоря уже о стихотворении целиком, а то, что я и сегодня ясно вижу в своём воображении многое из того, что видел, читая это стихотворение в школе, и что я чувствую сегодня многое из того, что чувствовал тогда. Ученый, которому из-за бедности пришлось бросить учебу в Оксфорде и который с тех пор жил с цыганами на одиноких проселочных дорогах или в глухих лесах, или, вернее, смутные образы безымянной, безликой фигуры, крадущейся на фоне нескольких других образов Англии, страны, которую я никогда не видел, и по сей день действуют на меня так же, как оригинальный рассказ о юноше из Оксфорда, по-видимому, повлиял на Мэтью Арнольда, побудив его написать эту поэму. Даже в те годы, когда я был вынужден посвящать каждый свободный час своему последнему писательскому проекту, меня иногда охватывало сильное предчувствие, что истинное дело моей жизни еще ждет меня: что я еще не нашел того драгоценного предприятия, которое полностью поглотит меня на всю оставшуюся жизнь в какой-нибудь тихой комнате за опущенными шторами. Однако в мои юношеские годы и в течение многих последующих лет, до того как какие-либо мои сочинения были опубликованы, для меня эквивалентом научного исследования среди цыган всегда были самые последние стихотворения или художественные произведения, которые я пытался написать.