С балкона открывается вид на море, и молодая женщина смотрит через море в сторону Англии, где она родилась и выросла. Прядь тёмных волос лежит по диагонали на лбу молодой женщины. (Я всегда предполагал, что волосы прилипли к коже молодой женщины, потому что её лоб покрыт потом, хотя контурный рисунок, конечно же, не мог быть настолько подробным, чтобы это выразить.) Молодая женщина замужем за мужчиной, родиной которого является Вест-Индия, или влюблена в него, хотя иногда она вспоминает другого мужчину: англичанина, который когда-то был в неё влюблён и, возможно, до сих пор влюблён.
Я намеревался представить предыдущий абзац лишь как пересказ нескольких деталей в наброске, который, кажется, я помню, но теперь понимаю, что не смог передать только эти детали; мне пришлось также сообщить несколько деталей повествования, главными героями которого являются молодая женщина и двое мужчин. Много раз за пятьдесят с лишним лет, прошедших с тех пор, как я впервые просмотрел версию « На Запад! » в издании Classics Comics , я пытался вспомнить больше деталей этого повествования. Иногда я пытался сделать это настойчиво, как будто многое зависело от того, узнаю ли я всё, что можно узнать об этом повествовании и его персонажах. Рассматриваемое повествование вовсе не является чередой событий, составляющих художественное произведение « На Запад!». Если бы это было так, я мог бы завтра пойти в ближайшую публичную библиотеку и развеять свои сомнения в течение часа или двух. Нет, повествование – это таинственное образование, которое, не могу сказать когда, возникло в какой-то отдалённой части моего сознания. Поскольку оно развивалось именно так и там, я отношусь к нему, справедливо или нет, с большим уважением, чем к чему-либо, что я мог бы когда-либо прочитать в книге, и если бы я когда-либо мог расположить по порядку пункты этого повествования, я бы впоследствии перечитывал их в уме гораздо чаще, чем перечитывал страницы любой из книг, повлиявших на меня.
Всякий раз, когда я пытаюсь вспомнить детали рисунка, упомянутого выше, мне кажется, что я смотрю на молодую женщину со стороны
Англия. Я всего лишь призрак, возможно, едва заметный для настоящих персонажей. Как бы остро я ни ощущал своё положение, они, уроженцы вымышленных стран, знают радости и горести иного порядка.
Что бы ни тяготило меня всякий раз, когда я вижу образ-балкон и образ-прядь темных образных волос на бледном образном лбу, я избавлен от того, что угнетало персонажа, чью роль я принял.
Если молодая женщина потеряна для меня, насколько же более далёкой она должна быть от главного героя: молодого англичанина, чьё имя я давно забыл, как и несколько тёмных штрихов на белом фоне, которые когда-то обозначали его лицо. Если моё беспокойство нарастает, я могу перестать смотреть через воображаемый океан на образ образа; вместо этого я могу всматриваться в текст за вымышленным текстом, один за другим, в поисках молодой женщины, находящейся на большом образном расстоянии от меня. Молодой англичанин, сколько бы я ни читал о нём, будет продолжать смотреть из одного и того же места в моём сознании в одно и то же более отдалённое место.
Мой взгляд, словно призрак, изображённый на экране в Англии-образе, отличается от того, чего я ожидал. Одно из моих немногих смутных воспоминаний о комиксе – комикс « На Запад!», посвящённый давнему соперничеству между Испанией и Англией. Будучи католическим школьником своего времени, я был хорошо предупреждён о распространённом представлении об англичанах как о героях, а об испанцах – как о злодеях. Будучи католическим школьником, я должен был встать на сторону испанца, который, предположительно, был владельцем дома, где молодая женщина сидела или отдыхала на балконе. Тот факт, что я, похоже, встал на сторону протестанта-англичанина, заставляет меня предположить, что я уже в детстве был подвержен влиянию образов и чувств, не имеющих никакого отношения к моей религии; что я уже в детстве создавал целостную мифологию, полностью принадлежащую мне.
Сколько бы раз я ни смотрел на образ молодой женщины на балконе, я не узнаю ничего о её истории или об истории мужских персонажей в «На Запад!». Вместо этого я часто ловлю себя на том, что слышу в своём воображении несколько строф из стихов, которые моя мать обычно декламировала мне во время
Годы, когда я едва мог читать самостоятельно. В те годы мама часто рассказывала мне то, что она называла историями о привидениях, чтобы напугать меня, или то, что она называла грустными историями, чтобы заставить меня плакать.
Главным героем ее любимой истории о привидениях был призрак по имени Старый Эрик.