Я почти не интересовался так называемым изобразительным искусством, но, пожалуй, уместно упомянуть здесь об игре, в которую я играл, или об упражнении, которое я выполнял за три года и более до того, как впервые прочитал о ком-то из упомянутых выше персонажей. Одна из незамужних сестёр моего отца каждый год присылала моим родителям в качестве рождественского подарка календарь, изданный католическим орденом. Моя мать вешала каждый календарь на гвоздь за кухонной дверью. Календарь имел отдельную страницу для каждого месяца. В нижней половине каждой страницы был узор из пронумерованных квадратов, обозначающих дни месяца. В верхней половине страницы была цветная репродукция той или иной картины на библейскую или религиозную тему. Изображения на календаре были единственными иллюстрациями, выставленными в нашем съёмном доме. В середине 1940-х годов я часто рассматривал одну картину за другой, но сегодня помню только две картины с названием. Я вспоминаю образ группы людей на вершине холма, окруженной со всех сторон водой.
На всем водном просторе единственным твёрдым предметом является большая лодка посередине. Люди на вершине холма жестикулируют, словно умоляя людей в лодке спасти их. В тот год, когда я часто смотрел на эту картину, я ещё не слышал историю о Ное, но не сомневался, что люди на вершине холма скоро утонут. Я также вспоминаю…
На переднем плане справа – группа тёмных деревьев, обширный пейзаж. Напротив деревьев, на переднем плане слева, – высокое здание с, как мне показалось, высокой и просторной верандой. Крыша веранды опирается на колонны. Само здание меня почти не интересовало, но я иногда поглядывал на колонны. Здание в целом выглядело диковинно, но я узнал в них колонны, ничем не отличавшиеся от колонн перед театром «Капитолий» в провинциальном городке, где я тогда жил. Каждый декабрь, вечером последнего школьного дня, моя школа участвовала в концерте. Стоя с одноклассниками на сцене театра, я всегда видел нарисованный фон позади нас: пейзаж с зелёными лугами, тёмно-зелёными рощами и синей водой извилистого ручья. На следующий день начинались наши долгие летние каникулы, и моё чувство приятного ожидания, казалось, порой распространялось за пределы меня и добавляло некое очарование всему, что меня окружало. В такие моменты я словно бы готовился не к долгому отпуску в знакомом городе, а к новой жизни среди пейзажей, полных ярких красок. На веранде или перед домом возились человек двенадцать, а то и больше, но я редко обращал на них внимание.
В течение года, когда я часто смотрел на эту картину, я в основном смотрел на пейзаж за высоким зданием и тёмными деревьями. Слова, которые я до сих пор помню, составляют название картины: « Пейзаж с…» «Самуил помазывает Давида» . Я наверняка хотя бы раз читал имя художника, который написал эту картину, но давно забыл его.
Я наверняка с интересом рассматривал бы множество иллюстраций, прежде чем впервые увидел изображения тёмных деревьев и высокой веранды. Я наверняка не раз ощущал, как призрачная копия меня самого движется среди изображений людей на той или иной иллюстрации. Однако всякий раз, когда я смотрел на иллюстрацию в календаре, меня интересовали не изображения тех или иных людей, а только пейзажи. Я всегда смотрел мимо тёмной группы
Деревья, диковинное здание и люди, собравшиеся среди высоких колонн. Сначала я посмотрел на середину иллюстрации. Если бы версия меня могла путешествовать по длинному каменному мосту над кажущейся мелкой рекой, то она могла бы узнать, что лежит за первым из низких лесистых холмов на среднем плане. Вскоре после этого она могла бы отправиться не прямо назад к горам на горизонте, а по диагонали, так сказать, к преимущественно ровной травянистой сельской местности на правом заднем плане. Мое изображение-я, когда оно путешествовало таким образом, было движимо чем-то большим, чем просто детское любопытство. То, что привело бы его глубже среди определенных образов в изображении определенного пейзажа, было странностью в кажущемся небе и даже в кажущемся воздухе. Вся нарисованная сцена была странно освещена. Если бы я когда-либо задумывался об этом раньше, я бы предположил, что передний план иллюстрации должен быть освещён ярче заднего плана, и что любой персонаж, движущийся к заднему плану, должен видеть всё более тускло, удаляясь от места, освещённого истинным источником света в реальном мире. В сцене с высокой верандой и тёмными деревьями на переднем плане не только задний план был наиболее ярко освещён из всех видимых зон, но и общая игра света позволяла мне предположить, что пейзаж за самыми дальними размытыми пятнами и пятнами был бы освещён ещё более богато.