(чтобы купить землю по дешёвке, а затем нажиться на нефти, которая, как они полагали, находилась под ней.) Даже в детстве я, так сказать, видел насквозь большинство приключений Мандрагора-волшебника; я почти всегда ощущал присутствие за контурными рисунками и речевыми пузыри человека, жившего в той или иной части того, что я называл реальным миром, и постоянно боровшегося с воображением. И всё же, некоторые образы в комиксах давали мне то же, что и некоторые художественные произведения в таких изданиях, как «Австралийский журнал» : детали, достойные того, чтобы быть вписанными в пейзаж, который мне нужно было всегда иметь в глубине сознания, и очертания людей, достойных жить среди этого пейзажа. Например, в детстве я часто наблюдал, как в моём воображении разворачиваются следующие события. Огромный, неуклюжий мужчина, совершенно непохожий на меня внешне, но с характером, похожим на мой собственный, однажды вечером оказывается у освещённой комнаты, где красивая темноволосая молодая женщина раздевается перед сном. Сначала он заметил молодую женщину издалека, но, оказавшись у окна, он был настолько высок и неуклюж, что мог лишь наклониться и шарить рукой по освещённым стёклам. Единственный способ пробраться сквозь окно – разбить стекло костяшками пальцев. Это он делал с такой лёгкостью, что осколки стекла почти не оставляли следов крови на его пухлых пальцах. Он не мог заглянуть в комнату, но доверял кончикам пальцев, способным различать мебель, ткани и человеческую плоть. Вскоре его пальцы сомкнулись на безжизненном женском теле, лежащем на полу комнаты. Но затем он замер. Он собирался вытащить женщину, поднести её к своему лицу, полюбоваться её крошечными чертами, заглянуть ей под одежду. Но сейчас он замер, возможно, из жалости к этому кукольному созданию, которое находится в его власти, но, возможно, ещё больше потому, что разворачивание моего сознания подошло к концу. Я потерял нить событий. Мне нужна такая способность, какой у меня никогда не было.
На веранде дома моей тети я заглянул в каждую из двух верхних комнат кукольного домика, а затем вернул дом в прежнее состояние.
Положение. Затем я забралась обратно в кровать, чувствуя себя глупо. Я ожидала, что, заглянув в дом, я узнаю какую-нибудь тайну, которую скрывали от меня мои кузины – возможно, на кровати в верхней комнате лежала крошечная куколка, женские части которой прикрывала лишь тонкая ночная рубашка. На самом деле, в верхних комнатах я увидела лишь аккуратную мебель. Ни одна кукла, принадлежавшая моим кузинам, не была достаточно маленькой или изящной, чтобы быть в этом доме. Не только я не имела права совать пальцы в окна; я начала думать, что мои кузины едва ли достойны владеть этим домом, который я перестала воспринимать как простое жилище для кукол.
Спустя три или четыре года после моего визита в дом на поляне в лесу Хейтсбери я прочитал комикс о персонаже по имени Доллмен.
Какой-нибудь неприметный житель какого-то смутно американского города, когда возникала необходимость, мог сжимать молекулы своего тела, превращаясь в человечка размером с куклу. В ту ночь, когда я заглянул в кукольный домик, я уснул, словно мои собственные молекулы каким-то образом сжались, чтобы я мог удобно лежать в своей любимой кровати в комнате на верхнем этаже с видом на поляну в лесу Хейтсбери и уже мысленно слышать крики гигантских женских персонажей, которые заглянут ко мне на следующее утро через окна.
В конце пятого абзаца перед предыдущим я сообщал, что часто боялся персонажа, известного как тётя Би, в художественном произведении «Брэт Фаррар». Ещё раньше я сообщал, что иногда возмущался влиянием, которое тёте Би позволялось оказывать по крайней мере на одного из персонажей произведения. Пока я рассказывал об этом, мне, кажется, вспомнилось, что более пятидесяти лет назад я раз или два сомневался, следует ли позволять одному персонажу в художественном произведении обладать столькими качествами, которые рассказчик считал достойными восхищения, как тёте Би в «Брэт Фаррар» . Конечно, такие термины, как «рассказчик» и даже «персонаж», были мне тогда неизвестны. Я просто наблюдал за тем, что происходило в моём сознании во время чтения. И хотя я боялся тёти Би,