– Правда, что вы были крутым театральным критиком? – Наконец решился парень.
Я скромно отшутилась:
– То, что много писала о театрах - это правда.
– Так напишите о нас, – воскликнул он.
– Боюсь, я сейчас не в форме. Давно не пишу об искусстве.
– Приходили бы чаще, – уверил он, – тогда бы и форма быстро вернулась. А мы вам такой спектакль сыграем, поверьте – столица умрет от зависти!
– Обещаешь, – рассмеялась я, оценив эту «угрозу».
– Да уж мордой не ударим!
Лариса Михайловна подала мне листок с адресом.
– Толик у нас экстраверт, – сказала она с теплотой.
Я уже попрощалась с ними, когда Толик вдруг любвеобильно подметил:
– Знаете, Аня, вам бы черный парик, ну, такой - с челочкой – и вы ну просто вылитая…
– Тебе вечно мало внимания, – резко одернула его руководительница. – Не навязывайся!
– Ты хотел сказать, Клеопатра? – Усмехнулась я сардонически. – О нет, для Клеопатры я слишком бледная. Но за комплимент благодарю.
Лариса Михайловна тем временем вызвалась сопроводить меня до холла, что выдавало ее желание поговорить наедине. Старуха-вахтерщица с чуткостью сторожевого пса следила за каждым нашим жестом и звуком. Лариса Михайловна понизила голос почти до шепота:
– В кабинете было неудобно о таком спрашивать… Но, скажите честно, вы знаете, где Кирилл?
– Разве вчера он к вам не заходил? – Я не сразу смогла понять, что она имела в виду.
– Мы его уже больше недели не видели. – Призналась женщина с неподдельным беспокойством. – Скажу по-правде, я не верю, что он способен скрываться.
– Скрываться, – удивилась я. – Почему вы так подумали?
– О, Боже, простите, это так неприятно, – женщины смущенно потупила глаза. – Алиса пошла с таким заявлением после того, как увидела вас с Кириллом, покидающих пределы города. Глупость сделала! Я ее не оправдываю. Но мы все знаем, что помимо жилья, что он арендует здесь, есть еще какое-то место за городом. Но никто там не был, и в общем… Не подумайте, что кто-то собирается вмешиваться в ваши личные с ним отношения, только я вынуждена напомнить, что он давал подписку о невыезде…
Я некоторое время смотрела на нее не моргая, сраженная не так известием, что Кирилл может скрываться, как ее фразой «ваши личные с ним отношения». Потом недоумевала еще больше, почувствовав, что щеки пылают огнем, как будто меня застигли на чем-то непристойном.
Не знаю, каким образом мне удалось при этом с абсолютной внешней безмятежностью заключить:
– Никакие отношения, кроме дружеских, нас с Кириллом Чадаевым не связывают. А то, что он скрывается от чего-то – больше похоже на абсурд. По-моему, скрываться вообще не в его духе, тем более, если речь идет о недоразумении. Он либо еще ничего не знает, либо просто сейчас, пока мы соображаем, что к чему, общается с прокурором.
– Вы, конечно, правы, Анна, простите… Почему-то все так запуталось в последнее время. Я ничего не понимаю…
Но запуталась не только она. До того дня мне еще более-менее все казалось явным. Теперь же, когда я решилась взглянуть в лицо действительности, она, как выяснилось, ждала меня в боевой готовности, с целым арсеналом испытаний и жестоких сюрпризов.
Роковые события, как правило, происходят стремительно.
Только, чтобы разобраться в них до конца, требуется слишком много времени и усилий.
Странная особенность есть у людей – настырная, бестактная, голодная на детали – домысливать фрагменты чужой жизни! И чем меньше открываешься окружающим, тем страшнее становятся «скелеты» в твоем шкафу.
Говорю, как человек, ежедневно натыкающийся на притензийные взгляды и неозвученные вопросы (о подробностях моей личной жизни, конечно). Ничуть не удивилась бы, узнав, что соседи, которых я к тому же почти не знаю, видят меня если не тихо помешанной, то несчастной старой девой с проклятием на роду – несомненно.
Мало кто знал все подробности тех событий, что мне пришлось пережить. В провинции не каждый с жадностью следит за столичными сенсациями. А кто и знал, воспринимал по-своему. Одни жалели меня и боялись лишний раз заговорить в моем присутствии. Вторые считали настолько странной особой, что всячески избегали. Третьи, напротив, почему-то думали, что эдак мне и поделом.
А я с одинаковым равнодушием относилась ко мнению каждого из них.
Потому что жалость – это не то же, что и сочувствие; это удар хлыстом по кровоточащей ране. Испытывать неизъяснимый страх к замкнутой личности способны лишь глупые люди. Ну а порицание… думаю, здесь объяснять нечего.
Пусть несхожие убеждения – с неразличимой жестокостью бьют по нерву.
К примеру, сотрудничество с Борщевым поначалу давалось пыткой, он обращался со мной, как с фигурой из песка, убежденный, что я развалюсь при малейшем неуклюжем движении. Уже на вторую нашу встречу я откровенно попросила его не смотреть на меня, как на вымирающий вид. В конце концов, раз я продолжала жить, работать, адаптироваться в окружающей среде, зачем заставлять меня снова и снова пережевывать свою горькую пилюлю?
Лада Пикулина еще при знакомстве дала понять, что задумчивыми грустными глазками ее не проймешь – крепка, как сталь броня снобизма! А кто на что горазд - то, значит, имеет. Я в ее представлении заслужила именно «разбитое корыто», возомнив из себя столичную королеву. Да вот – вернулась, как и положено – ни с чем, поджав хвост, как побитая собака.
Только со всеми так прямо не поговоришь, как с Борщевым. А существам с врожденной бессердечностью, как у Лады, я бы ни за что не позволила заглядывать мне в душу.
Бессмысленно тратить силы на то, чтобы объясняться перед каждым встречным. Насколько проще и безболезненнее жить, зная свое и ни перед кем не отчитываться. А судачить… станут неизбежно, всегда и при любых обстоятельствах.
К счастью, мне всегда хватало здравомыслия относиться к подобным вещам с прохладой. Ведь наиболее чистого человека проще всего оклеветать. И покуда в микрокосме возникает беспрестанная необходимость сравнивать, подсчитывать, примеривать чью-то жизнь на лекало собственной, в том всегда останется одна задача – найти как можно больше доказательств несвершения еще чьей-то мечты, надежды, счастья. Такие люди не способны страдать в одиночку, им нравится верить, думать, убеждать себя, что кто-то рядом страдает еще больше.
Вам сейчас спокойно и уютно? А ведь кому-то не до сна от перманентного ужаса, копошащихся в пытливом мозгу теорий и подозрений: от чего у соседа ноги разные – одна левая, вторая – правая?
Вам смешно? Превосходно. Ничего, что есть люди, способные на абсурде соткать вам образ чудовища Франкенштейна.
И все же – как я завелась тогда! – в разрез с собственным убеждением – выяснив, что практически каждый представляет меня и Кирилла Чадаева в роли тайных любовников.
Видимо, натуральнее думать, что мужчина и женщина, оказавшись рядом, непременно обязаны прыгнуть в постель, чем предположить, что у них обоюдное несчастье и связывать их может взаимоподдержка.
И откуда такое гнусное и примитивное представление о человеческих отношениях?
Даже Лариса Михайловна, свято верившая в безграничную любовь Кирилла к Мире, поддалась влиянию сплетен.
Как же скоро я забыла, что такое маленький городок, где самый незначительный случай обретает размеры колоссального, подчас исторического события.
Выходка Алисы – ничто иное, как месть за безответную любовь. Результат ревности, что вышла из-под контроля. И все от нестерпимой мысли, что он выбрал меня, а не ее. Меня!
Если не достанется ей – пусть никому тогда не достанется!
Но разве возможно, чтобы такая глупость имела шансы на успех?
Выяснилось, возможно.
Об этом мне поведал Борщев.
Не успела я выйти из театра, устремившись прямиком домой к Алисе, как зазвонил мобильный (теперь я старалась брать его с собой). Леша с трудом поверил, что действительно слышит мой голос, что со мною все в порядке и я, оказывается, не пропала без вести. Воспользовавшись перерывом на обед, он предложил встретиться в парке, имея ко мне некий важный разговор.