— Думаю, мы готовы вас выписать, не вижу причин больше задерживать. Единственное, придется иногда приходить на осмотр, в связи с вашими эмоциональными всплесками. Панические атаки могут продолжаться, но вы ведь помните, как с ними бороться? Это во избежание… рецидива.
Сглатываю слюну и хмурюсь, переваривая его слова. Рецидив?
— То есть… Я могу снова впасть в кому?
Доктор вздыхает и берет в руки черную блестящую ручку, вертя ее в пальцах.
— На моем опыте мало случаев, когда человек после полугодовой комы приходил в себя, был в своем уме, без амнезии, мог говорить и даже со временем ходить. Понимаете? — он многозначительно поднимает брови, а я киваю головой: Морис говорит сейчас обо мне. — В основном, после комы третьей степени, человек остается в вегетативном состоянии, словно овощ: вроде жив, дышит, но никаких эмоций. Бывали случаи, когда человек приходил в себя, но не помнил ничего, мог ходить, есть, но память — чистый лист, даже не знал, как зовут его. Бывало наоборот, когда человек помнил отчасти все, но так и остался калекой на всю жизнь, привязанный к инвалидной коляске. Вы — уникальный случай.
Слушаю его, открыв рот, значит я счастливчик? Тот самый один процент из ста, которым иногда везет? Либо везет хотя бы раз в жизни.
— Кома может повториться, но процент минимальный, если вы будете беречь себя.
— Хорошо.
Во рту так пересохло от нервов, что я постоянно сижу и сглатываю слюну. Морис подает стакан с холодной водой и спасает меня. Благодарю и осушаю его за считанные минуты, выпивая до капли священную воду.
— Что ж, всего хорошего, Меган. Обследования раз в три месяца, не забывайте.
— Спасибо вам, доктор Морис.
Я жму его немного прохладную ладонь и поднимаюсь.
— Надеюсь, я увижу вас еще на обложках журналов и в рекламе на Таймс-сквер?
— Маловероятно.
Встречаемся с Морисом взглядом, он с пониманием смотрит, кивает, а я открываю дверь и иду по коридору в сторону выхода.
Джош Райли ждет меня на аллее возле больницы. Серо-голубые глаза искрятся неподдельной радостью, как и у меня — в любом случае, пребывание в Аду не прошло зря, и я приобрела нового друга.
— Мне кажется, что даже Солнце сейчас завидует твоей улыбке, — насмешливо говорит он, глядя на мое лицо, готовое треснуть по швам.
— Пусть завидует, ведь сегодня самый счастливый день.
Райли улыбается и наклоняет голову. Русые волосы немного отросли за это время, но с кудряшками он расстался безвозвратно.
— Что будешь теперь делать?
— Жить.
Он качает головой, засовывает руки в карманы песочных штанов и кивает:
— Знаешь, мне нравится твой ответ.
Джош достает светлый картонный листок и протягивает мне. С любопытством смотрю — визитная карточка.
— Надеюсь, ты хоть иногда будешь звонить.
Засовываю ее в карман комбинезона и вздыхаю.
— А я думала, что ты уверен в себе.
— Так оно и есть, — его губы расплываются в улыбке.
Понимаю, что этот парень многим мне помог — если бы не его поддержка, слова, дружба, может, я бы еще парилась в «бесплатной палате». Хочу обнять «одуванчика», делаю шаг, но останавливаюсь. Он удивленно поднимает брови и хочет что-то спросить, но я опережаю его:
— Ты играешь на фортепиано?
Райли пару секунд смотрит на меня, затем улыбается и кивает.
— У тебя красивые пальцы, одуванчик.
Салютую ему и иду в сторону тротуара, останавливая ярко-желтое такси.
Прощай, Ад. Привет, новая жизнь!
Нью-Йорк не изменился — такой же шумный и заполненный до отказа туристами, говорящими на разных языках. Первое, что делаю, покупаю телефон. Прошу таксиста немного подождать и захожу в первый попавшийся магазин электроники, тыкая бездумно на витрину, забитую андроидами. Консультант говорит о функциях, но мне плевать, что там изобрели за год, главное, чтобы можно было поговорить, и он умещал музыку и книги. Все-таки «одуванчик» ими заразил и меня. Называю номер банковского счета — его помню, как пять своих пальцев — а продавец вручает мне пакет с коробкой. Включаю новенький блестящий телефон и набираю номер. «Надеюсь, она не поменяла его».
— Алло.
Сажусь в такси и отвечаюпрошлому:
— Привет, Энди.
Секунды тянутся, кажется, вечность, превращаясь в длинные минуты.
— Меган?
Ее голос дрожит, а у меня — ничего, ноль эмоций. Так странно…
— Да, это я. Можешь сейчас говорить?
— Э-э-э… не очень, но…
— Скажи адрес, я подъеду.
Через полчаса машина останавливается возле одной из высоток — зеркальный торговый центр, на крыше которого проходит съемка. Я поднимаюсь на последний этаж и попадаю в жужжащий улей с пчелами. Люди носятся, кто с чем: с проводами, камерами, отражающей фольгой, костюмами, косметикой — работа идет полным ходом. На меня никто не обращает внимания. Замечаю Энди и поднимаю руку, ее глаза округляются, а вся краска сходит с лица — неужели я так ужасно выгляжу? Она быстро говорит что-то девушке, стоящей рядом, та кивает, а подруга идет быстро в мою сторону. Берет за руку — что мне не очень нравится — и тянет к выходу. Когда мы оказываемся в каком-то помещении, она прижимает меня к себе и рыдает. А я — нет. Чувствую себя сконфуженно и странно рядом с ней, ведь раньше бы тоже рыдала, словно белуга, а сейчас… Энди что-то говорит, одновременно плача… Останавливаю ее и заглядываю в глаза — Коллинз не изменилась, все те же веснушки на носу, рыжие волосы, торчащие в стороны и блестящие глаза, только сейчас от слез.
— Давай спокойно поговорим, ладно?
Девушка согласно кивает, и мы спускаемся на несколько этажей, заходя в кафешку. Боже, так непривычно, находится не среди белых халатов, а среди нормальных людей. Энди заказывает холодный чай, а я — капучино, по которому скучала.
— За квартиркой следила я, не переживай. Старалась убирать по возможности, но не всегда было время, — начинает Коллинз и роется в небольшой кожаной малиновой сумке, доставая связку ключей. Протягивает один мне, и я прячу его в кармане.
— Я приходила в больницу… На твой день рождения, и еще пару раз… я не считала, но получала постоянно отказ… — вздыхает подруга, разглядывая меня, как диковинную экзотическую зверушку. — Мег, ты не представляешь, как этот год прошел… И… Нам просто нужно много времени, чтобы обсудить все…
— Энди, — охлаждаю пыл подруги, — на самом деле нечего обсуждать. Меня избили до состояния комы, я выкарабкалась — и вот сижу перед тобой жива-здорова.
Подруга шокировано хлопает рыжими ресницами и как-то сдувается, словно шарик.
— Да, но…
Нам приносят напитки, и я делаю глоток капучино, блаженно смакуя его.
— Если ты не хочешь это обсуждать, я не буду настаивать, конечно, — быстро тараторит Энди.
За столиком повисает молчание. Ловлю постоянно ее взгляды, и понимаю — как раньше, уже не будет.
— Как работа?
Коллинз делает пару глотков из чашки и улыбается.
— Без тебя не так…
Она замолкает и смотрит с грустью в глазах, но потом продолжает:
— В IMG новые модели, и меня приставили к одной из них. Дита Парини — вегетарианка, да еще со скверным характером. Надеюсь, что снова буду работать с тобой…
— Энди, я больше не буду работать моделью, — обрываю ее на полуслове. Подруга давится чаем и кашляет, а глаза, как блюдца.
— Ты ведь пошутила, Мег?
— Нет, разве похоже на шутку? Сегодня я хотела еще встретиться с Микаэллой. Надо все обсудить.
— Мег, подожди, я просто не понимаю… — подруга качает головой и тяжело выдыхает, — просто, я будто разговариваю с другим человеком… Прости…
— Так оно и есть, Энди, — жму плечами и допиваю капучино.
— Ты, конечно, изменилась… Внешне, но… Я бы не сказала, что стала хуже…