Дафна благодарит её и поднимается по лестнице. Она знает, что это лишь маленькая победа, но всё же победа.
—
Дафна понимает, что её маленькая победа над матерью была недолгой. Едва стражи распахивают двери её старых покоев, и она переступает порог гостиной, как призраки сестёр обрушиваются на неё волной воспоминаний.
Перед ней возникает Софрония, свернувшаяся калачиком в кресле у эркера, с книгой на коленях и платьем, помятым от долгого сидения. Беатрис, шагающая перед камином и жестикулирующая в пылу очередной страстной тирады — настолько переполненная эмоциями, что не может усидеть на месте. Все трое в бальных платьях на их шестнадцатилетии, теснящиеся на диване с украденными бокалами шампанского в руках.
В памяти всплывает тост Софронии, ее слова, навсегда врезавшиеся в сознание:
«За семнадцатилетие — Голос сестры звучит в голове Дафны так, будто она сейчас здесь, в этой комнате. — В шестнадцать нам придётся проститься. К семнадцати мы снова будем вместе»
Тогда Дафна и представить не могла, что это обещание окажется пустым. Теперь же оно стало невозможным.
Она чувствует на себе взгляд Байра, пока бродит по комнате, словно загнанный зверь, и останавливается перед кремовой дамасской скатертью у дивана. Там, едва заметное для непосвящённых, — пятно от пролитого в ту ночь шампанского.
Байр покашливает, возвращая её в реальность.
— Камин и правда впечатляет, — говорит он, и Дафне требуется мгновение, чтобы вспомнить свой собственный намёк на него в разговоре с матерью. Это был лишь тактический ход, но теперь она рассматривает белый мрамор с золотыми инкрустациями, изображающими созвездия Беатрис, Софронии и ее, и кивает.
— Да, — она проводит пальцем по трём Сёстрам в центре. Всегда видела в этих звёздах себя и сестёр. — А под какими звёздами родился ты?
— Большую часть жизни я не знал этого, — признаётся он. — Пока моя мать не нашла меня и не раскрыла правду.
Дафна вспоминает: Байр был подброшен к замку Фрива младенцем с запиской, где указали лишь его имя. Но Аурелия, конечно, знала точное расположение звёзд в час его рождения — даже если пришлось выбираться на улицу между схватками, чтобы их увидеть.
Он загибает пальцы:
— Опрокинутые песочные часы — за терпение.
— Шёпот ветра — за интуицию.
— Меч героя — за храбрость.
— И Посох Эмпирея.
Дафна поджимает губы при последнем:
— За магию?
Он кивает.
— Мать больше всего интересовало именно это созвездие, — признаётся он с лёгкой неловкостью. — Она думала, что я рождён стать эмпиреем. В тринадцать лет она засыпала меня вопросами, но мои ответы, должно быть, разочаровали её. Как любой ребёнок, я пытался загадывать желания на звёзды — просто чтобы проверить, сработает ли. И с тех пор, как она рассказала мне о Посохе Эмпирея, я продолжал пробовать. Иногда пробую до сих пор. Но ничего не происходит. И каждый раз я не знаю, стоит ли разочаровываться... или радоваться.
Дафна вспоминает Беатрис — эмпирею, хотя она до сих пор с трудом в это верит. «Её магия убивает её», — сказал Паскаль.
— Думаю, стоит радоваться, — говорит она.
Прежде чем он успевает ответить, в дверь раздаётся резкий стук.
— Наверное, Клиона, — Дафна направляется к двери. Та, конечно, будет не в восторге от необходимости жить рядом, но Дафне всё равно. Пусть добавит это к своему списку претензий — зато здесь мать не сможет до неё так легко добраться.
Но за дверью её ждёт не Клиона, а мать Ипполина.
Дафна несколько раз моргает, уверенная, что ей мерещится эта властная женщина, которая ни разу не удостоила её и словом ни на совете матери, ни во время благотворительных визитов Сестричества.
— Мать Ипполина, — она прячет замешательство за вежливой улыбкой, бросая взгляд на стражников. Один из них виновато пожимает плечами. Дафна не винит их — даже неверующие вряд ли осмелятся отказать матери Ипполине, чьё влияние в некоторых вопросах соперничает с самой императрицей.
Мысли Дафны лихорадочно работают. Мать Ипполина входит в совет матери, а значит, доверять ей нельзя.
— Мама говорила, что пришлёт кого-то для моего исцеления, — говорит Дафна, — но я, признаться, надеялась, что речь идёт о теле, а не о душе.
Глаза матери Ипполины сужаются.
— Дерзко, — укоряет она.
Дафна никогда не слышала в свой адрес таких слов. Беатрис - да, но не она. Однако вместо смущения она чувствует... почти что гордость. Позади раздаётся смешок Байра, быстро превращённый в кашель.