Наверное, она должна чувствовать благодарность за это доверие, смягчиться к императрице. Раз та не видит в ней угрозы, может, и Дафне стоит перестать видеть угрозу в ней?
Но если такова была цель императрицы, то она провалилась. Мать Ипполина встречает их у входа с тем же поджатым ртом и холодными глазами, что всегда, и, прежде чем Дафна пытается приказать страже остаться снаружи, Ипполина опережает ее:
— Я не позволю вносить оружие внутрь Сестринства, — говорит она. — Но вы можете нести свою службу здесь, следя, чтобы никакие угрозы не проникли за наши стены.
Стражи переглядываются, но спорить с ней бесполезно. Если они предложат сложить оружие, то раскроют истинную цель своего сопровождения — не защита, а слежка.
Возможно, я ошиблась насчет нее, — думает Дафна, следуя за матерью Ипполиной внутрь. Но доверять ей пока рано, и потому она продолжает играть дурочку.
— Где мы получим благословение звезд, матушка? — спрашивает она, оглядывая коридор, по которому их ведут: золотые светильники, картины древних святых, принимающих мученическую смерть — чем изощреннее, тем лучше.
Ипполина фыркает.
— Я никогда не обращалась с вами, как с дурочкой, принцесса, — говорит она, не оборачиваясь. — И была бы признательна, если бы вы ответили мне тем же. Ваша сестра, по крайней мере, так и делала.
При упоминании Беатрис сердце Дафны сжимается. Она чувствовала ее присутствие во дворце, но ведь они провели там вместе почти всю жизнь. Однако сейчас ее охватывает мысль, что сестра ходила по этим коридорам, говорила с матерью Ипполиной — и, вероятно, испытывала те же сомнения насчет ее лояльности, что и сама Дафна.
— Моя сестра добрее меня, — говорит она.
— Неужели? — Ипполина сворачивает в узкий коридор, Дафна и Байр идут следом. — А я всегда слышала, что вы — самая обаятельная.
Дафна и сама это слышала. Мать говорила, что она могла бы уговорить змею съесть собственный хвост. И все же...
— Доброта и обаяние — не одно и то же. Обаяние — это арсенал. Иногда в доброте тоже скрывается оружие, но даже тогда это лишь фасад, прикрывающий истинные цели.
Ипполина задумывается.
— И вы не считаете нужным надевать этот фасад со мной? — в ее голосе звучит что-то вроде насмешки. — Мне стоит обижаться?
— Скорее, польститься, — вмешивается Байр. — Это значит, она считает вас слишком проницательной, чтобы пытаться вас обмануть.
Дафна искоса смотрит на него, удивлённая его прямотой, хотя и не может с ней поспорить.
— Тогда я польщена, — говорит мать Ипполина, и в её голосе впервые за все годы знакомства слышится тепло. Она останавливается перед полированной дубовой дверью с хрустальной ручкой и стучит три раза. После паузы женский голос приглашает их войти.
Комната просторна, залита светом, в камине потрескивает огонь. Два десятка женщин — одни сидят на диванах и креслах, другие расположились прямо на ковре, их юбки раскинулись, как лепестки.
Но больше всего Дафну поражают их платья. Половина — серые, как у матери Ипполины и сестёр. Другие — яркие, с дерзкими вырезами, открывающими то, что монахини так тщательно скрывают.
— Принцесса Дафна, принц Байр, — Ипполина кивает в сторону единственной стоящей женщины. Та на десять лет младше, с тёмно-каштановыми волосами, тронутыми сединой. Её платье — лёгкое, из дорогого шифона, расшитого золотом, которое мерцает в свете огня. Женщина смотрит на Дафну оценивающе, её губы тронуты улыбкой.
— Моя сестра, Элодия, — представляет ее Ипполина. — Кажется, у вас есть общие друзья.
Дафна колеблется. Ипполина назвала её сестрой — но не в том смысле, в каком все обитательницы Сестринства сёстры. В их глазах есть сходство...
— И какие это друзья? — осторожно спрашивает Дафна, чувствуя на себе взгляды остальных женщин.
Элодия улыбается, будто недоверие ее забавляет.
— Я хозяйка «Багрового лепестка». Это вам о чём-нибудь говорит?
Говорит. И по тому, как выпрямляется Байр, он тоже знает это название.
— Виоли, — произносит Дафна.
— Моя дочь, — отзывается одна из женщин в ярком платье, блондинка, вылитая Виоли. — А ещё мы недавно принимали у себя других ваших друзей, перед тем как они отправились дальше.
Леопольд, Паскаль и Эмброуз, — понимает Дафна. Она окидывает взглядом комнату: монахини в рясах и куртизанки в пёстрых нарядах. Вряд ли она могла вообразить более странное собрание.