«Это будут первые бессемианцы, которые нас увидят», — говорит Беатрис. — «После них у нас будет укрытие Немарийских лесов, чтобы лучше спрятаться. Меньшие деревни и городки могут заметить наше приближение, но у них не будет таких ресурсов, как у Хилака. Если они пошлют одного-двух гонцов, мы легко их перехватим. Но с Хилаком у нас будет единственный шанс переписать историю, которую моя мать выстраивала семнадцать лет. Нам придётся выехать вперёд и показать, что мы идём с миром — что я иду с миром, как принцесса Бессемии, а не как враг, которого следует бояться».
Паскаль резко смотрит на неё, в его глазах вспыхивает тревожное понимание.
«Мы с тобой отправимся в Хилак, Пас», — говорит Беатрис. — «Я поговорю с людьми там, прежде чем они увидят нашу армию. Я убежду их, что мы не желаем зла».
«Это слишком рискованно», — возражает Николо. — «Нужно отправить разведчиков, чтобы найти другой путь к Хапантуалю, не привлекая внимания. Это займёт несколько дней…»
«Нет», — перебивает Беатрис. — «У нас нет нескольких дней». Она хочет сказать, что у Дафны нет этих дней, но Паскуале и без того слышит её невысказанные слова.
«Твоя мать знает твои слабости, Беатрис», — медленно произносит он. — «И главная из них — нетерпение. Я знаю, ты стремишься поскорее добраться до Хапантуаля и Дафны, но ты не окажешь ей услуги, играя на руку ожиданиям своей матери».
Беатрис знает, что он прав.
«И моё впечатление о Дафне, хоть и краткое, не говорит о том, что она из тех, кто будет сидеть сложа руки, ожидая спасения», — добавляет Амброуз. — «Стала бы она торопить тебя ради себя?»
Беатрис знает, что ответ — решительное «нет». Будь Дафна здесь, она бы призывала к осторожности.
Но Беатрис также понимает, что ещё один день стратегий не решит неразрешимую задачу — как незаметно провести десять тысяч солдат через Бессемию. Даже неделя планирования не справилась бы с этим. Она берёт паузу, чтобы взвесить возможности, лучшие и худшие сценарии. Возможно, это не тот уровень тщательного планирования, которым гордилась бы Дафна, но эти несколько минут — больше, чем Беатрис обычно уделяет размышлениям, и они приносят нечто неожиданное: уверенность. Она знает, что её план, пусть и несовершенный, — лучший из возможных.
«Нужно использовать театральность момента. Устроить представление», — говорит она, глядя на Паскуале. — «Юные влюблённые, разлучённые злобной старухой, — это вечная история, и неспроста».
«Твоя мать едва ли старуха», — смеётся Амброуз. — «Сколько ей, тридцать пять?»
«Тогда мы расскажем историю, которая заставит их забыть об этом», — отвечает Беатрис, бросая взгляд на Паскуале, который отвечает ей кривоватой улыбкой, и она не может не улыбнуться в ответ. Звёзды, как же ей не хватало его в своей команде.
—
В сопровождении Паскаля и пятерых стражников Беатрис движется быстрее, чем с целой армией. Она пересекает границу Бессемии, когда солнце уже клонится к закату, касаясь вершин Ольховых гор на западе. К тому времени, как они достигают ферм на окраине Хилака, сумерки только-только опустились, и фермеры возвращаются с полей. Беатрис чувствует их настороженные взгляды, следящие за их приближением. Она их не винит — стычки, вспыхивавшие на границе во времена правления короля Чезаре, наверняка оставили здесь свой след.
Сайлас, которого Беатрис определила как самого громогласного из стражников, тоже замечает их зрителей и поступает точно по её указаниям.
«Все приветствуйте принцессу Беатрис Бессемианскую!» — выкрикивает он так громко, что Беатрис кажется, будто его услышат по всему городу. Он повторяет этот возглас каждые несколько минут, пока они приближаются к центру Хилака, и к тому времени жители уже высыпают из домов и лавок, чтобы посмотреть на их шествие.
Всё это время Беатрис сохраняет на лице улыбку, следя за тем, чтобы она выглядела естественной. Она машет рукой прохожим, как всегда делала её мать, приветствуя публику. Мало что в императрице вызывает у Беатрис восхищение, но она не может отрицать её дар обращаться с толпой — дар, который сейчас нужен самой Беатрис.
«Ваше Высочество», — раздаётся мужской голос, достаточно громкий, чтобы перекрыть гул толпы. Люди расступаются вокруг него, и Беатрис останавливает коня, остальные следуют её примеру. Мужчина лет шестидесяти, с сединой в волосах и в хорошо скроенном, хоть и простом костюме, кланяется ей, но она не упускает из виду смятение и настороженность в его взгляде.
— «Чем обязаны вашему визиту?»
Беатрис делает улыбку ещё шире. «Как вас зовут, сударь?» — спрашивает она.