Поэтому она не встречается с ним взглядом, а пристально смотрит на открытые ворота.
Сначала она слышит стук копыт, и лишь затем видит всадников. Десять гвардейцев на горделивых белых конях, облаченных в бессемианскую синюю униформу, въезжают первыми, за ними следуют две синие кареты, запряженные такими же белыми лошадьми, и наконец — большая золотая карета, в которой, как знает Дафна, находится ее мать. Замыкают процессию еще десять гвардейцев, и ворота за ними закрываются.
Дафна не сводит глаз с материнской кареты, когда та останавливается у ступеней замка. Лакей, которого она смутно узнает, спрыгивает с подножки и открывает дверцу.
Из темноты кареты появляется изящная рука в перчатке, каждый палец украшен кольцами. Она опирается на предложенную лакеем руку, и императрица Маргаро выходит в бледный зимний свет.
На мгновение Дафне кажется, что перед ней чужая женщина — разве ее мать не выше? Не величественнее? Не та ли она бессмертная фигура, что может уничтожить одним взглядом? Но женщина перед ней не так высока, а при резком свете Дафна замечает морщинки вокруг глаз и губ. И самое удивительное — когда их взгляды встречаются, и в глазах императрицы мелькает ярость, Дафна не чувствует себя уничтоженной.
Перед ней не всесильная богиня, а просто женщина — могущественная, конечно, но с прошлой их встречи и сама Дафна обрела свою силу. Теперь они стоят друг против друга на равных, и если императрица еще этого не поняла, она скоро узнает.
Дафна спускается по ступеням, приподнимая серебряное бархатное платье, чтобы не споткнуться, и расплывается в яркой улыбке.
— Мама, — говорит она достаточно громко, чтобы услышали придворные Фривии и свита императрицы, которая, как она знает, наблюдает из окон карет. Виоли идет на шаг позади, и если она нервничает из-за их обмана и возможной реакции императрицы, то не подает вида. — Как же я рада снова видеть тебя!
Она берет холодные руки матери.
Императрица окидывает Дафну взглядом, будто видит незнакомку — и не самую приятную, — затем переводит взгляд на Виоли и слегка сужает глаза. На мгновение Дафна задерживает дыхание. Логически она понимает, что матери невыгодно разоблачать Виоли, но что, если они просчитались?
— О, мои дорогие девочки, — вдруг говорит императрица, сжимая руку Дафны одной рукой и протягивая другую к Виоли. — Я боялась, что больше никогда вас не увижу.
Она отпускает Дафну, поворачивается к Виоли и прикладывает ладонь к ее щеке. Дафна замечает мгновенную вспышку ужаса на лице Виоли, но та быстро берет себя в руки — вряд ли кто-то еще это заметил.
— Софрония, мне говорили, что ты погибла… Я думала…
— О, мама, — громко отвечает Виоли. — Я сама не верила, что выживу, но… это долгая история, а ты ведь так устала с дороги. Пойдем внутрь, король Варфоломей приготовил для тебя комнату.
Она указывает на короля, который ждет у ступеней в окружении Байра и Леопольда. Все трое почтительно кланяются.
— Ваше Величество, — говорит Варфоломей, почтительно целуя руку императрицы. — Добро пожаловать во Фрив.
— Благодарю вас, Ваше Величество, — отвечает императрица, делая глубокий реверанс. Дафна никогда не видела, чтобы ее мать кланялась кому-либо — только ей самой кланялись. — И спасибо за то, что уберегли моих дочерей в эти смутные времена.
— Дафна и Софрония — ваша гордость, — искренне говорит Варфоломей, не замечая разыгрываемого вокруг спектакля.
— Неужели? — императрица медленно переводит взгляд между Дафной и Виоли. — Приятно слышать. Я бы хотела поговорить с дочерьми наедине… где-нибудь в тепле.
Она кутается в горностаевую мантию.
— Конечно, — Варфоломей снова кланяется. — В библиотеке уже приготовлены угощения — это самое теплое место в замке.
— Очень любезно с вашей стороны, — императрица отвечает той самой скромной улыбкой, которую Дафна знает слишком хорошо: подбородок опущен, взгляд из-под ресниц, легкий изгиб губ. Этой улыбкой ее мать завораживала советников и послов — наверняка когда-то она использовала ее и против отца Дафны.
Варфоломей тоже не устоял. Его щеки розовеют, когда он провожает императрицу внутрь.
—
В библиотеке перед пылающим камином был накрыт круглый стол на троих, в центре которого стоял чайник с тарелкой изящных глазированных пирожных. Три окружавших его стула, типично фривийские в своей простоте, вызвали у императрицы недовольный взгляд еще до того, как она опустилась на один из них.