— Сестринство, — говорит Леопольд. — Твоя мать сказала, что Сестринство на нашей стороне. Наверняка стражники у ворот пропустят Сестру без проверки.
Виоли не раздумывает — она хватает лицо Леопольда и быстро целует его в губы, оставляя его удивленным, но слегка улыбающимся.
— Сюда, — говорит она, вскакивая на ноги. — Но ступай осторожно — последнее, что нам нужно, это разбудить спящих горожан.
Беатрис
Беатрис резко открывает глаза, но тьма перед ней ничем не отличается от той, что была под веками. Однако теперь она чувствует под собой холодный камень и грубую веревку, впивающуюся в запястья — ее руки привязаны к массивной гладкой колонне. Мрамор, — мелькает у нее в голове. Она моргает несколько раз, и с каждым движением глаз зрение немного проясняется, позволяя различить смутные очертания. Другие колонны, поддерживающие высокие своды, уходящие в темноту дальше, чем она может видеть. На противоположной стороне зала выстроились длинные мраморные саркофаги, накрытые плитами. Хотя отсюда она не различает деталей, Беатрис знает: на каждой плите выгравированы имена, даты и тщательно подобранные созвездия, инкрустированные золотом. На одной из них — имя ее отца. На другой — имя его отца.
В детстве она прыгала с одной гробницы на другую, сжимая в руке деревянный тренировочный меч, а Дафна гналась за ней. Беатрис смеялась, а у Дафны уже тогда, когда ставки были ничтожно малы, на лбу залегала глубокая складка сосредоточенности. Она и Софрония зажигали свечи, чтобы прочесть имена всех императоров, правивших Бессемией, и пересказывали истории о них — то, что вычитали в книгах, а то и вовсе выдумывали на ходу. Беатрис любила страшные истории, подходящие мрачной атмосфере склепа, заставляя Софронию вздрагивать и визжать от ужаса и восторга.
Они в катакомбах под дворцом, где со времен основания империи хоронили правителей Бессемии. Не в публичных мавзолеях, возведенных в их честь по всей стране, а в настоящем месте упокоения — там, где они защищены от грабителей и вандалов. В глубине дворцовых недр, куда почти никто не проникает. Где мало кто знает, что они покоятся здесь.
Внезапное движение привлекает ее внимание. Беатрис поворачивает голову, и глаза, уже привыкшие к темноте, различают фигуру, привязанную к соседней колонне в пяти футах от нее.
— Паскаль, — шипит она. Это должен быть он. Последнее, что она помнит, — как свернула не в тот переулок, уперлась в тупик, и шестеро стражников окружили их.
— Полагаю, моя мать желает со мной поговорить, — крикнула она с большей бравадой, чем чувствовала. — Я пойду с вами мирно, если отпустите моего мужа.
— Не таков наш приказ, ваше высочество, — ответил один из стражников. Но, прежде чем она успела обдумать его слова, что-то маленькое вонзилось ей в шею, словно осиное жало. После этого — только пустота.
Отравленный дротик, — теперь понимает она, ощущая слабую пульсацию на шее.
— Паскаль, — снова шепчет она, не получив ответа. Если это не он рядом с ней, если стражник намекал, что приказ был убить его...
— Полагаю, мы еще не мертвы, — хрипит Паскаль.
Облегчение накатывает на Беатрис, но ненадолго.
— Пока нет, — отвечает она. — Но сомневаюсь, что моя мать велела притащить нас в королевские катакомбы для чаепития.
— Так вот где мы? — спрашивает он.
Беатрис кивает, но тут же вспоминает, что он не видит ее в темноте.
— Да. Здесь мы часто тренировались — подальше от любопытных глаз двора. И играли тоже, даже когда не следовало. Пробраться сюда было нетрудно, если знать путь.
— Надеюсь, ты знаешь путь и отсюда? — спрашивает он.
— Знаю. Но, полагаю, ты тоже связан? И, готова поспорить, моя мать приняла меры, чтобы удержать нас здесь. Закрытые двери. Стража у выхода.
Паскаль ненадолго замолкает, осмысливая ее слова.
— То есть мы в ловушке.
— Боюсь, что так, — соглашается она. — Но Виоли знает улицы Бессемии лучше меня. Возможно, ей и Леопольду удалось вырваться и позвать помощь.
— А что насчет… — начинает он, но Беатрис резко обрывает:
— Тссс.
Она знает, что он хотел спросить о Дафне — наверняка все еще спящей где-то на шестом этаже над ними. Но хоть темнота и создает иллюзию одиночества, Беатрис не настолько наивна. Тьма скрывает многое… включая чужие уши.
— Следи за словами, — предупреждает она.
Паскаль улавливает ее мысль и замолкает, но через мгновение осторожно добавляет:
— Но надежда есть.
Беатрис усмехается — жестко, без тепла.
— Я буду надеяться до последнего вздоха, Пас.
— Что ж, долго ждать не придется, — раздается голос позади них.