Наконец, она, Байр и Клиона садятся в повозку, которая, как подозревает Дафна, та же самая, в которой они с Клионой ехали из Хапантуаля, кажется, целую вечность назад, когда еще были чужими. Теперь они снова кажутся чужими, когда карета трогается, следуя за голубовато-золотой каретой, в которой в одиночестве едет её мать, и вереницей меньших экипажей с её свитой. Тишина накрывает их троих, пока они направляются к воротам замка.
— Я удивлена, что ты решила ехать с нами, а не с матерью, — говорит Клиона. Её голос колкий, хотя она не смотрит на Дафну, вместо этого удерживая свой зелёный взгляд за окном.
— Моя мать предпочитает путешествовать в одиночестве, — отвечает Дафна. В детстве её раздражало, когда мать заставляла Дафну и её сестёр ехать в другой карете во время долгих поездок, утверждая, что они действуют ей на нервы, но теперь Дафна благодарна за это. Она не знает, как бы пережила долгую дорогу до Хапантуаля в такой близости к матери, когда они обе скрывают слои тайн.
— Завидую ей, — бормочет Клиона себе под нос, но карета слишком мала, чтобы слова остались незамеченными.
— Клиона, — говорит Байр, и его голос звучит как предупреждение. — Поездка будет долгой, если ты начнёшь уже сейчас.
— О, пусть повеселится, Байр, — отвечает Дафна. — Не думаю, что ей будет сложно наполнить два дня оскорблениями, правда, Клиона?
Клиона по-прежнему не смотрит на неё. Она также не отвечает на вопрос, продолжая неотрывно смотреть в окно.
В затянувшей тишине, пока фривийский замок исчезает позади, Дафна подозревает, что предпочла бы два дня оскорблений от Клионы двум дням такого молчания.
Виоли
Виоли сдерживает зевок, выглядывая через льняные шторы, плотно задернутые на единственном окне в номере постоялого двора, который она делит с Леопольдом. Она наблюдает, как свет позднего утра пробивается сквозь тихие улочки деревни.
— Тебе стоит постараться поспать подольше, — говорит Леопольд, когда ее зевок вызывает ответный и у него. Она оглядывается через плечо и видит его сидящим на потертом диване, на котором он настоял спать, чтобы уступить ей узкую кровать. Хотя, если честно, учитывая промежуток между тем, как трактирщик привел их в эту комнату, и тем, как их разбудил яркий утренний свет, слово «вздремнуть» подошло бы куда точнее.
— Думаешь, у меня получится лучше, чем у тебя? — спрашивает она, отходя от окна к центру комнаты, ощущая, как усталость тяжелым грузом давит на ее тело.
— Полагаю, нет, — признает он, разминая плечи и поворачивая голову из стороны в сторону, пытаясь избавиться от скованности в шее, которая наверняка появилась после долгих часов, проведенных в неестественной позе на этом диване. — Но я уверен, ты услышишь о прибытии барона гораздо раньше, чем увидишь его в окно.
Виоли скрещивает руки на груди и смотрит на него.
— Ты теперь говоришь так же, как и все остальные, — замечает она. — «Барон». Будто он злодей из народной баллады.
— А ты уверена, что это не так? — парирует Леопольд.
Нет, Виоли вовсе в этом не уверена. После того, что Хелена, Сэм и Луи рассказали вчера о бароне, она убеждена: этот человек породил немало чудовищ в воображении тех, чьи пути он пересёк. Ей вспоминается история, рассказанная Хеленой, о последнем визите барона в деревню — и о том, как запах горелой плоти витал в воздухе целые недели после его отъезда.
— Ты точно не знаешь, кто он? — спрашивает Виоли. — Они ведь говорили, что он темаринец, примкнувший к армии Бессемии.
— Я знал многих баронов, — пожимает плечами Леопольд. — И не скажу, что мне трудно представить, как кто-то из них предаёт Темарин ради спасения собственной шкуры. Но такая жестокость? Не уверен, что кто-либо из них на такое способен.
Виоли прикусывает язык, сдерживая очевидную мысль, что так и рвётся наружу, но Леопольд и сам всё понимает — и его щёки вспыхивают краской стыда и гнева.
— Но ведь я не особо хорош в том, чтобы видеть угрозы такими, какие они есть, верно? — тихо говорит он. — Моя собственная мать оказалась способна на куда худшее, чем я мог вообразить. И Софи — она переменилась, но я тоже не разглядел, кем она была на самом деле.
— И я, — так же тихо добавляет Виоли.
Леопольд смотрит ей в глаза, обдумывая её слова, и откидывается на подлокотник дивана.
— Признаю, когда ты притворялась служанкой, я вообще тебя не замечал, — говорит он. — Но с той самой встречи в пещере после осады, Ви, я знал, кто ты. И я всегда знал, на что ты способна.